Мирослава Кузнецова - Расскажи мне, мама, о любви…

Вот так в шестнадцать лет я узнала цену своей жизни и поклялась, что мне, кроме доченьки, никто не нужен. Никто и никогда! А она будет счастливой, моя Ленка, еще как будет! И опровергнет народную глупость – "Не родись красивой…"

Хороша, как ангел небесный – так сказала про Ленку Петровна, и оспорить этого было нельзя. Еще в роддоме я услышала впервые – "какая куколка родилась у этой малолетки", а потом быстро бегущее время только доказывало сказанное кем-то из медперсонала. Моя дочка была не просто хорошенькой и симпатичной, как все малыши. Она была красавицей в прямом и полном смысле слова – большие голубые глаза, очень черные ресницы, светлые волосы колечками. К пяти годам это был очаровательный ребенок, на которого часто обращали внимание даже незнакомые люди. Наши старушки, которые прочно подсадили меня на комплекс "кобылы с чужим жеребенком", были вынуждены признать Ленку первой красавицей не только в нашем дворе, но и далеко за его пределами. Мои родители и бабушка души не чаяли в Ленке, а я любила ее до безумия и однажды поняла – жизнь дочери дороже мне моей собственной.

И, если понадобится, я смогу убить за нее. Дочка росла любознательной, схватывала все на лету и что-то новое запоминала настолько быстро, что нам оставалось удивляться. В пять лет она читала по слогам, но здесь я опережала ее – в свои пять я читала уже хорошо. Волей-неволей, но дома Ленку то и дело сравнивали со мной, и мне это не было приятно, не знаю, почему. По многим "показателям", по мнению Петровны и мамы, я находилась "впереди" дочки.

Бесспорно было одно – ее красота, и здесь моя Ленка опережала большинство своих сверстниц во дворе, в детском садике, в деревне, куда она ездила с нами с удовольствием. А обо мне и говорить было нечего – гадкий утенок и близко не мог сравниться с подрастающим прекрасным лебедем.

Дома у нас стало получше. Отец работал много и почти не отдыхал – не ходил в отпуск и часто брал подработки, а на его стройке это только приветствовалось.

Мама работала иногда без выходных, ведь в кондитерском цехе никогда не бывает лишних людей. Отношения у моих родителей стали хорошими, и все благодаря появлению внучки. Отец выпивал, но намного меньше, и почти не ругался с мамой. Ей это казалось настоящим счастьем, особенно когда по вечерам он звал ее посмотреть телевизор – им обоим нравился КВН. Они смотрели эту передачу, отец громко смеялся, а мама улыбалась, и они грызли семечки. Такое семейное счастье казалось мне непонятным, но каким оно должно быть на самом деле, я не знала. Когда мы чего-то не знаем, нас вполне устраивает то, что есть. Эта истина открылась мне недавно и стала каким-то жизненным правилом.

Я только что закончила торгово-экономический институт и подыскивала себе место работы. Выбор был – страшные времена безработицы и всеобщего хаоса миновали, но бабушка убедила меня сначала отдохнуть как следует в деревне:

– Леночке свежий воздух нужен да продукты настоящие. И ты, Катерина, отдохнешь хоть немного. Смотри, высохла вся, с экзаменами твоими. Кроме ребенка, ничего видишь, ничего не хочешь. Разве это жизнь?

Я напрасно убеждала бабушку, что живу хорошо, дочка подрастает, вот в школу в этом году уже пойдет. Вырастет, выучится, замуж выйдет.

– Катерина, – ахнула бабушка, – ты говоришь, как будто тебе лет пятьдесят. Ну, или сорок! Ты молодая девушка, двадцать три года всего, тебе о личном думать надо. Ты еще встретишь свое счастье. Я обняла мою любимую Петровну и сказала ей на ухо, что счастье у меня есть. Вот оно, моя красавица-доченька. И ничего мне больше в жизни не надо, никакого другого счастья! У меня все есть.

Бабушка только вздохнула в ответ. Переехали мы в деревню быстро, и в тот же день вечером уже покупали домашние продукты у соседей, державших большое хозяйство. Деревенские молоко, масло, сыр, сметана, творог не идут ни в какое сравнение с продуктами в магазинах городских, и мы возвращались домой веселые, в предвкушении шикарного ужина. Отпирая калитку, я обратила внимание на дочку. Она была грустная, а на ее густых ресницах висели непролившиеся слезы.

– Ты что, Ленок? – ласково спросила я, – что случилось?

– Собачку жалко, мамочка, – прошептала дочь, – ей так плохо там, тесно, ни поиграть, ни побегать…

Я поняла, о чем говорила Ленка. У соседей, от которых мы только что вернулись, во дворе была привязана собака. Огромное лохматое чудовище, ростом не меньше самой Ленки, сидело на привязи. Толстая цепь длиной чуть больше метра и большая будка – вот и все, что имелось у псины для жизни и отдыха. Когда мы вошли во двор, собака кидалась во все стороны, но слишком короткая цепь не давала ей сделать это по-настоящему. После окрика хозяина пес присмирел, но, продолжая стоять, грозно рычал и смотрел на нас подозрительно. Вот о чем переживала сейчас моя дочь.