Небольшой, но довольно шумной группой мы высыпали в дворик и направились к фонтану, по дороге сбрасывая с себя одежду. С пиджаком, перекинутым через руку, расстегивая рубашку, я отстал от остальных купальщиков – первые двое или трое уже плескались под мраморным изваянием Тритона – и повернул в укромный угол, где, как я успел заметить, спряталась Паола. Она притаилась на скамеечке у стены, под кустом жасмина, и даже не думала раздеваться.
– Для тебя здешняя жара, наверное, и не жара вовсе, – сказал я, усаживаясь рядом с ней, и опуская руку на спинку скамейки у Паолы за спиной. – Или ты ни в чем мельче моря не привыкла купаться?
Она ответила почти сразу, но прежде взглянула на меня, и ее широко раскрытые черные глаза влажно блеснули в темноте.
– У нас жара ощущается меньше. Катандзаро ведь самое узкое место между двумя морями, и продувается, поэтому, и с востока, и с запада. Мой городок, правда, далековато от обоих морей, так что я больше привыкла купаться в реке.
– А у меня юг как раз ассоциируется с бесконечными пустынными пляжами и уходящими в море скалами. Цветочные поляны и сосновые рощи на прибрежных холмах. Пейзажи, которые я привык видеть в детстве на Сардинии, куда мама возила меня на каникулы.
– Я никогда никуда не уезжала на каникулы, – сказала Паола, – но наши пейзажи похожи на твое описание. На море мы бывали иногда. С матерью.
Она впервые упомянула свою мать. И в тот же вечер, кстати, она еще упомянула ее во второй раз.
– Как сладко пахнет жасмин, – вдохнул я ночной воздух, подняв лицо к ветвям и одновременно приблизившись к Паоле.
Запах цветов смешался с ароматом ее смуглой кожи и шелковистых черных волос.
– Вы все здесь, на севере, называете эти кусты жасмином, – улыбнулась она снисходительно. – Это, на самом деле, филадельфо. Жасмин не такой.
– Я знаю, какой жасмин на юге, но я думал это его разновидность. Филадельфо? Хм. Как ты их отличаешь?
– Цветы жасмина светятся в ночной темноте. Они земные звезды, знаешь?
– Мм… bello di notte , ночной красавец. Это ведь про жасмин, да? Что-то такое я слыхал.
– В цветах жасмина сила Луны и Венеры, так у нас считается.
– Мм… То есть, главных женских планет, – понимающе кивнул я. – Символы репродуктивности и любви, соответственно.
– Наверное, – пожала плечами Паола. – У моей матери живая изгородь вся – жасмин ползучий.
– Ползучий? – я на мгновение задумался, подбирая правильное слово. – Вьющийся!
– Вьющийся жасмин, – повторил я, и засмеялся. Как в той сицилийской песне:
Цветочки с вьющихся ветвей жасмина
опаивают сладким духом разум
попавшему в их плен мужчине
навеки райский сад заказан.
Паолу что-то смутило в этом куплете.
– Да, знаю, у нас эту песню тоже поют, – сказала она и замолчала.
От фонтана в центре дворика доносились оживленные возгласы и плеск воды. Вокруг дудящего в раковину мраморного Тритона резвились преобразившиеся в тритонидов и нереид голые офисные работники. Мы оба одновременно посмотрели в их сторону. Но когда я оглянулся на Паолу, она смущенно потупила глаза.
– Я тоже рос без отца, – сказал я.
Паола удивленно подняла на меня глаза, но, по-видимому, сразу сообразила, из чего я сделал свой вывод. Она ведь сказала не «у нас дома» или «у родителей», а «у матери». И на море – бывала «с матерью». Она ничего не стала объяснять в ответ. Так, в дальнейшем, у нас и складывалось: она что-нибудь вскользь упоминала, и позволяла мне догадываться, додумывать. В этом была для меня своеобразная интрига, игра. Мне льстило ощущение того, какой я проницательный. Я сам додумывал свою Паолу, додумывал ее прошлое, ее background , как любят говорить наши американские партнеры, то есть то, что формировало ее как личность. И мы с Паолой постепенно становились главными персонажами романа, который я сам сочинял.
– Почему заказан райский сад? – спросил я, и, обняв ее за плечи, вновь приблизил свое лицо к ее волосам, вдыхая сладкий аромат цветов тонкий, чуть терпковатый, оливково-лимонный запах ее волос и кожи. – И вообще, если попал в плен к земному жасмину, зачем еще какой-то небесный сад?
Она напряглась на мгновение от моего прикосновения, но тут же приняла его и расслабилась. Улыбнулась мне, и черные глаза ее вновь блеснули влажно, как речная вода под луной.
– Тем более это не жасмин, – сказала она.
– Не опасный, – подхватил я, находя губами ее губы, – не ползучий.
Всегда волнующий момент, когда очередная девушка впервые отвечает на твой поцелуй. Это ведь всегда чуть-чуть как в первый раз. Но в тот вечер ощущение было особенно острым. Паола ответила не то чтобы неумело или слишком сдержанно, однако – с трепетной растерянностью подростка, еще только открывающего для себя свою сексуальность. Так я воспринял ее реакцию, не догадываясь, что ожидает меня с ней в будущем.
Читать дальше