Вдруг, мячиками
выкатились наверх ребятишки —
светом в лицо дышат:
девочки, мальчики…
Ишь, ты! —
Солнце сжалилось —
прислало в подмогу зайчиков!
Ах, эти девочки,
ах, эти мальчики,
цветочные мне водрузив очки,
кругом сомкнули пальчики,
лучами зажали ось,
запорхали в танце, трелями ослепив:
– Поспи! Поспи! Поспи… Поспи…
Пульс замедляется… За ним —
пёрышко щёку
трогает. —
Клеем целует веки.
Я становлюсь привязанным
за ногу
к облаку
спящим человеком.
Колеса стучат:
«На-всег-да-не-у-сни».
Первый вагонный вдох: «Ах!»
Иду осматривать годовой свой транспорт.
Чтоб без ущерба физическому здоровью
скелета каркас нести,
предусмотрены в этом странном спорте
(не замаранном ложью,
не запятнанном кровью) —
в плацкартах, купе и переходах
сочинённо-сложных —
ремни и подушки безопасности.
Не пользуюсь! Приучена шибко —
всё познавать на своих ошибках.
Поезд трясёт. На перегонах
перехожу из вагона в вагон
в поисках стоп-крана.
Даёт сбой.
Настырный. Гласит: «Выходить рано».
…
Непривычностью
одиночество —
в подкорку
вгрызается зверем!
Свистом
в извилистом
мозге вспоротом:
«Не верь ему!»
Разговариваю сама с собой
и с воздухом спёртым.
Разрываюсь на части речи я —
междометия и наречия (!) —
ищу чистого кислорода паёк, но
в вагонах задраены перепонки-окна,
и карты затёрты.
Вместо них – плавуче-нетрезвая
реклама восточных танцев.
Мысль буравчиком врезалась:
«Для чего указатель на зону ведёт живота? —
Прибытия пункт – неужели там?»
…
«Россия. Столица. АО Восточный.» —
платформенными, каблучными
маршами по следам,
отправления станция
барабанила звучно!
Помню ясно. Да!
Точно
помню!
А ещё… радужкой строки бегущей
колосилось будущее
в гуще
информационного поля:
«В маленькой
квартирке
на Московском востоке,
в распахнутом бутоне цветения барвинка,
залитого солнца электротоком,
подхватив вирус любви и счастливого сна
с привкусом кориандра,
на год затворившись иноком
(что ворвётся за сим – того
не представляя пока, не ведая),
осенью две тысячи десятого
началась мировая «Гольяновская весна» —
новой волны парадигма,
которую учебники и литературоведы
впишут в историю рядом с именем —
Барвицкая Александра.»
Поезд,
замечающий все приметы,
узнающий все белые знаки,
пятна исторической накипи
разделяющий на купе,
мчится на скорости света
реактивной ракетой —
носителем
моего тела.
Пыхтит. Уже еле дышит…
Такая – поезду – тяжела ноша!
Ну что ж, поезд мой, раз ты
на лёгкое запрограммирован – хорошо!
Я беру ножи,
отрезаю с мясом куски прогнившие —
нависающие балластом. —
Правлю Жизнь,
чтобы поезд летел выше.
Разрывая судьбу на равные части,
Зелёный даю – в бесконечное счастье.
Выдержим всё! —
Доберёмся.
…
Машинист игнорирует стрелки, флаг
красный.
Поезд летит сквозь монастырь-гулаг
в прекрасное.
С непривычки в первые дни
искала: «А-у! Проводник!»
Напрасно.
Нет няни у этих яслей.
…
А этот – откуда взялся? —
Малыш. Комарик.
Пищит, мается.
– Не обижу, дитя природы,
лапок не изуродую,
хребет не сломаю.
Го`лоден? Хочешь есть?
Соси.
Набирайся сил.
Нам ещё долго вместе
ехать.
И хоть
ты до горячечной крови жадный,
будешь моим провожатым.
Принимай почётное звание!
Лучше ты, лапонька,
высосешь меня по капельке,
чем стервятники, духом нищие,
до дна
выдоят
комары-людищи.
После них не спасёт и переливание.
Тельцем твоим не заржавлю рук.
Пей, упивайся, «крошечный мук»!
В какую влетел ты форточку?
Интересно: размножишься?
Чтоб дорога была комфортной, очки
солнечные растревожу я.
Оторву листочек:
смастерю тебе чудные башмачки
и шалашик цветочный.
Ещё год здесь жить.
Будет где спать ложиться.
…
Инфракрасным
сигналит тело. – О!
Комару ясно:
«Вкусная.
Не опасная. —
Тепло.»
Комарик вежливый.
Пьёт аккуратно-нежно.
Читать дальше