Кристина Камаева - Шляпка. Сборник рассказов

– Но потом он с позором вылетел из института.

– Почему?

– Не проснулся к началу занятий.

– Если бы они посмотрели хоть толику моих снов, то тоже наплевали бы на занятия, – оправдывался Музунгу.

– Еще мы зовем его Чилим, – вставил Джельсомино.

– А что это значит?

– Темная, темная женщина! – в ужасе схватился за голову Музунгу.

– Я не учила суахили, – обиделась Олеся.

– Это на хинди, – поправил Снегирь, – волшебная трубка, леди, трубка мира.

– Хочешь? – он протянул ей толстую полуторалитровую бутылку жигулевского пива, из которой только что пил сам.

Олеся заколебалась, пиво она не любила.

– Пей, пей, расслабишься, – подбадривали ее новые знакомые.

Она решилась и хлебнула. Пиво пошло на ура.

– А ты кто? – обратилась она к последнему из компании, молчавшему до сих пор толстому буряту с флейтой.

– Я Будда, – ответил он, ни секунды не колеблясь.

В такой компании было неловко назваться просто Олесей.

– Он не врет! – заверил Олесю Снегирь.

– Да, он похож на статуэтку смеющегося Будды. Я видела сегодня много таких на Торговой.

– Вылитая статуэтка! – согласился Снигирь.

– Это Будда Хотэй, – глубокомысленно заявил бурят, – бродяга, постигший значение дзен. Некогда в Китае, во времена династии Тан…

– Вы заболтались парни! – прервал его Джельсомино, – кто будет работать?

Содержимое шляпы пересыпали в плотный рюкзачок, настроили инструменты, и песни во имя весны продолжились.

Теперь Олеся была по другую сторону баррикад, уже не как зритель, а как участник уличного шоу. Нельзя сказать, что она ощущала себя "своей" в компании помятых, небритых музыкантов. Порой они говорили не очень понятные вещи. Прохожие приглядывались к ней, слишком ухоженной, чистой, пахнущей дорогими духами, на контрастном фоне уличной богемы, и все-таки ей было легко и весело с ними, а с каждым глотком пива крепли крылья независимости и вседозволенности за спиной. Она перестала бояться, что Антон найдет ее и потребует вернуться.

– А что, мама тоже зовет тебя Джельсомино? – спросила она мальчишку, пока трое других играли умопомрачительный блюз. – Как твое настоящее имя?

– Мы с тобой не так близко знакомы, чтобы я сказал тебе свое настоящее имя, – возразил Джельсомино.

Потом они вместе проорали:

"А у Тани на флэту

Был старинный патефон,

Железная кровать и телефон…"

Шляпа наполнялась звонкими монетами. Такие каникулы Олесе и не снились.

– Ты поешь? – неожиданно схватил ее за руки Снегирь.

Она растерялась, голос у нее был, но чтобы так, перед всеми на улице…

– Какие песни знаешь? – не отступал Снегирь.

– Б.Г., наверное…

– "Северный ветер" знаешь?

– Да.

– Пошли.

Они встали друг против друга, и Снегирь кивнул ей ободряюще.

– Что я делаю? – Олеся пыталась унять дрожь в коленях, ей казалось, что все слова выскочили из головы. – Разве могу я, как он? – Она зажмурилась с первыми аккордами, но вовремя вступила, не узнавая свой голос, вкладывая в пение свою окрыленную освобожденную душу. Никогда прежде она не пела так хорошо.

"Но северный ветер мне друг,

Он хранит, то, что скрыто…"

Когда песню допели, Олеся едва дошла до стены и сползла вниз. Она выложилась вся, лишилась сил от волнения. Снегирь, наклонившись над ней, целовал ее руки.

– Ты поешь! Ты, правда, поешь! – восторженно шептал он.

Больше петь она не стала, слишком сильное получила впечатление. А Снегирь не унимался. Звенел его голос, и прохожие замирали, слушая "Взгляни мне в глаза, не бойся, смелей", В комнате с белым потолком", "Lady in Red".

– Ну, дает, – приговаривал Джельсомино, – останови его Олеся! Загубишь парня! Надорвешься, Снегирь! – орал он неугомонному певцу.

Но певец и сам решил, что на сегодня достаточно; пошатываясь, он вернулся к компании и сел рядом с Олесей. Они допили пиво и начали обсуждать, куда бы двинуться дальше. Олеся помрачнела, ее хороший день кончился. Возвращаться в отель совсем не хотелось. Примут ли ее эти люди, стоит ли ей идти с ними?

– Ну, расскажи нам, Олеся, – уловив смятение на ее лице, попросил Снегирь, – откуда ты такая запредельная? Чего ты хочешь от пьяных индейцев? Может, в гости пригласишь?

Олеся неожиданно легко рассказала свою печальную повесть: о выгодном женихе, которого прогнала, о шляпке и о том, что ей, собственно, самой некуда идти, не то что приглашать их в гости.

– Да он просто плебей! Извини за выражение, – воскликнул Джельсомино по окончании ее рассказа.