Левон Адян - Птица с перебитыми крыльями

– Я не могу больше пить, – качнувшись, Маргарита прислонилась к плечу Армена. – Пётр Первый сказал, что не можно пить мало водки, но и много тоже не можно. Так что я пас, больше ни капли. Но к тому, что говорила раньше, добавлю. Есть всё-таки один мужчина, по крайней мере сегодня, от которого я чувствую себя в полной зависимости. И я безумно этому рада. Скажу вам по секрету, что мужчина этот Армен, и я обещаю до завтрашнего дня хранить ему безоговорочную верность. Благодарю вас за компанию, приятно было с вами познакомиться. Вечер выдался незабываемый, но, как ни жаль, пить я больше – ни-ни.

Мы выпили. Маргарита послала всем на прощанье воздушный поцелуй и, напоказ покачивая бёдрами, направилась к подругам.

– Я тоже вам благодарна. Вечер и правда был чудесный, – смущённо сказала Рена. – Надеюсь, на день рождения Лео вы меня тоже пригласите, – она посмотрела на меня, и меж её охваченных багрянцем губ блеснули зубы. – Могу я на это надеяться или вы забудете?

– Ну, чтобы не забыть, договоримся сию минуту, – предложил я. – Завтра к четырём я жду звонка Армена. Приглашаю вас в ресторан «Гюлистан». Вы бывали там?

– Нет.

– Новый ресторан. Шикарный, со многими залами. Армен, надо думать, не был там тоже.

– Не был, – подтвердил Армен, закуривая. К нашему столику подошёл крупный, с большим животом человек в чёрном костюме.

– У вас всё хорошо? – любезно осведомился он. – Мы стараемся выложиться, только бы угодить нашим гостям.

– Выпей с нами, Рауф Алиевич. Коньяку или водки?

– Ни то, ни другое. – Мужчина скрестил на груди руки. – Спасибо, никак не могу. На работе ни капли, это закон.

– Рауф Алиевич метрдотель, – пояснил Армен и представил нас.

– Очень приятно, – вежливо склонил голову метрдотель. – Посмотрите, ни одного свободного места. И так постоянно. Но для вас, имейте в виду, местечко всегда найдётся. Милости просим.

Не дожидаясь, пока Армен рассчитается, мы вдвоём с Реной спустились на первый этаж и вышли на улицу, освещённую яркими неоновыми огнями.

На выстроившихся друг за другом такси горели зелёные лампочки.

Чуть поодаль за прибрежным парком виднелось море; оно переливалось, куда ни глянь, отсветами луны и звёзд. Громкоговорители приглашали на прогулку, кружилась карусель, детские смех и возгласы сносило вдаль ветром, они, тем не менее, возвращались и слышались отчётливо, совсем рядом.

– Вам случайно не холодно? – я потянулся снять пиджак. Рена благодарно покачала головой.

– Нет, нет, спасибо, – сказала она, провожая взглядом прогулочный катер, направлявшийся к острову Наргин; оттуда доносилась музыка, и порывы ветра то заглушали её, то приближали.

Столпившиеся у машин таксисты с явным интересом уставились на Рену. Мне это не понравилось и, взяв девушку под руку, я подвёл её к первой в очереди машине и открыл дверцу.

– Довезём в целости и сохранности до самого дома. – Усадил её на заднее сиденье, сам сел рядом с водителем.

– Нет, это ни к чему, – возразила Рена, коснувшись моего плеча. – Брат обычно встречает меня на остановке. Пожалуйста, лучше до метро.

Водитель уже сидел за рулём. Я попросил его чуточку повременить. Армен торопливо сбегал по лестнице.

Возле станции метро рядом с горсоветом мы проводили Рену до вестибюля, ещё раз договорились, что завтра Армен позвонит Рене и мне, и мы вместе пойдём в «Гюлистан». Рена зашла в метро, у эскалатора обернулась и помахала нам на прощанье рукой.

Армен остановил такси.

– Эта тронутая ждёт меня дома, – доложил он. – Продиктовала мне адрес и номер телефона. Предупредила, если, мол, опоздаешь, я повешусь.

– Ступай, – засмеялся я. – И прихвати на всякий случай верёвку. Вдруг опоздаешь, а у неё своей не найдётся.

Армен открыл дверцу такси.

– Садись, подвезу.

– Да мне тут два шага. Лучше пешочком. До завтра.

Машина тронулась, но, не проехав и ста метров, остановилась и с включёнными красными огоньками сзади покатила вспять.

– Не займёшь мне денег, – попросил Армен, выйдя из машины, – рублей пятнадцать-двадцать?

– Конечно.

Машина снова сорвалась с места, и я смотрел ей вслед, пока она не скрылась за поворотом. После пересёк проспект и зашагал в сторону дома. Шёл медленно, и сердце усиленно билось от чего-то смутного, неуловимого, но влекущего. Что это было, я не мог осознать, это не поддавалось никакому описанию, ни тем паче какому-либо определению, однако ж чувствовал – от этого неведомого и неопределённого мир окрест меня тысячекратно в моих глазах увеличился, случившееся давеча – стало в тысячу крат знаменательней. Рядом со мной проходили парочки, погружённые в себя, я не смотрел на них, но в лёгком своём опьянении полагал, что они непременно счастливы, ну а коли нет, сам искренне желал им испытать счастье, ибо переживал в эту минуту ту лёгкость и благодать, которую, должно быть, и величают счастьем.