Елена Рогозина - Планета сломанных душ

Уже повзрослев, он часто вспоминал это жгучее чувство, когда, выйдя утром рано и спеша на работу, слышал, как два дворника – граждане ближайшего зарубежья – что-то бойко лопотали на своем восточном наречии, пытаясь докричаться друг до друга через весь двор, как будто не проще и удобнее было просто подойти поближе и спокойно разговаривать не напрягая глотку. Но теперь он мог себя успокоить – дворники ни о чем значительном разговаривать не могли. Почти наверняка какая-нибудь ерунда. Но чтобы и все остальные тоже!

Большинство людей, идя по улице, мысленно прокручивали у себя в голове мелкие события своей жизни, в большинстве случаев недавние или ближайшего будущего, при этом зачем-то выдумывали альтернативные сценарии развития этого незначительного, на взгляд Артема, события, конструировали диалоги с воображаемыми собеседниками, как будто нападавшими на них, и тут же возмущенно парировали агрессивный выпад, как если бы и вправду кто-то крайне несправедливо обошелся с ними именно в эту минуту.

Эмоциональный фон практически у всех был негативный: обида, тревога, возмущение, гнев, апатия, тоска, безысходность… Зрелище не самое приятное, надо сказать. Сколько же сил, жизненной энергии уходит на эти бури в стакане! Поразительная расточительность!

В какой-то момент, сильно сконцентрировавшись, глубоко погрузившись в какого-то паренька, идущего мимо его дома, закрыв глаза, Артем вдруг услышал громкую музыку незнакомого исполнителя, которую раньше никогда не слышал, и прорывающиеся сквозь эту музыку обрывки его мыслей и образов: «Вован узнает – офигеет ваще… Батя денег обещал…»

Слегка приоткрыв глаза, Артем вдруг «увидел» такой знакомый тротуар вдоль своего дома, как будто он шел по нему сам, потом к «его» лицу приблизилась рука с сигаретой, а в нос шибанул отвратительный запах дешевого табака. От неожиданности Артем закашлялся, согнувшись пополам, а выпрямившись, увидел, что парень внизу кашляет тоже.

Все это было настолько неожиданно и ошеломляюще, что он сразу почувствовал сильнейшую слабость, ушел с балкона, лег на диван. «Блин, что это было? Как я мог там внизу оказаться? И запах этот…» – Он закашлялся снова. И вдруг… Артема осенило!

Немного отдышавшись, он опять вышел на балкон. Попытался подключиться к мужику в кепке, расслабленно выгуливавшего маленькую собачку чуть поодаль. Но как он ни пытался, ничего не выходило. Внутри был как будто исчерпан какой-то ресурс, необходимый для этого – никак не удавалось сконцентрироваться.

Он решил сделать перерыв, выпил стакан воды, снова прилег. От слабости голова была совершенно пустая: ни мыслей, ни образов. Артему неожиданно пришло в голову дышать животом, удерживая во внимании точку чуть ниже пупка, мысленно следя за тем, как она медленно поднимается и опускается вместе с дыханием. Он не знал, зачем это делать и почему именно так, и не задумался даже, откуда в его голове появились эти мысли. Опять приписал все это своей гениальности и исключительности. Вдруг подумал, что надо считать выдохи, а сколько насчитает, столько лет проживет. И стал считать. На шестидесяти сбился и заснул.

Проснувшись, он удивился свежести и ясности мыслей, как будто проспал несколько долгих часов. Слабости не осталось и следа. Он снова вышел на балкон. Мимо шел мужик, доходяжного вида, слегка неуверенной походкой. Артем уже привычно сконцентрировался на нем и несколько секунд «слушал» его, чтобы плотнее погрузиться. Приоткрыв глаза, он так же, как и в тот раз, «увидел» перед собой узкую асфальтовую дорожку. И вдруг, повинуясь какому-то мгновенному, непреодолимому, хулиганскому порыву, он слегка присел и резко подпрыгнул вверх.

Мужик внизу настолько комично, оттолкнувшись одной ногой сильнее, чем другой, подпрыгнул, едва смог удержать равновесие при приземлении, замахал изо всей силы растопыренными в разные стороны руками, долго не мог прийти в равновесие, балансируя вышедшим из-под контроля телом. Едва выпрямившись, он стал дико озираться по сторонам выпученными глазами, одновременно ощупывая себя и слегка похлопывая растопыренными ладонями по корпусу, как будто пытаясь утихомирить взбунтовавшуюся тушку, и не в состоянии сдерживать лившийся из него поток слов, говорил сам с собой: «Бля, чё это было-то? Это как это? Это че же я? Твою ж маманю!»

Так сильно и долго Артем не смеялся никогда в жизни. С подхрюкиванием и подвизгиванием, с утиранием слез, с болью в брюшине и в щеках. Немного успокоившись, он начинал постанывать: «Ооо… не могу больше. Мамочки… Ооо…» Но потом, вспомнив мужика, принимался ржать снова.