Елена Дженкинз - Контракт стервы

Естественно, налоговая должна провести проверку, чтобы в итоге убедиться в невиновности «Дола».

Доказать, что Болеев был промышленным шпионом, я не мог, не имел улик против этого козла. Но я просто знал. Нюхом чуял.

– Какие есть варианты?

– Боюсь, лучший для вас вариант – содействовать нам.

Я согласно кивнул, а когда в кабинете появились мои верные юристы во главе с гордым соколом Витей, то решил прогуляться. До офиса «Константы». Слишком долго Уваров носил голову на плечах, пришла пора снять ее и прибить на стену в своем кабинете. Уваровы ведь меня при любой возможности величают живодером, почему бы и не соответствовать. В свои двадцать шесть я нажил столько оскорбительных кличек, что скоро и правда срастусь с ними.

Впрочем, званием «Егерь» я гордился.

Ненавидел же я морального урода Константина Уварова. И это не коммерческая ненависть, а личная, причем взаимная.

Две семьи, Уваровы и Езерские. Два «старожила» российского бизнеса. У нас был один корень, один создатель, еще при царской России. Когда компания расслоилась надвое, то появились «Константа» и «Дол». Две противоположности: одна – за натуральные кожу и меха, «жестокий» продукт, другая – за гуманность.

Терки между компаниями длились уже столетие, и никто не уступал. И каждый считал, что компания должна быть единой, с единым курсом и единственно верной продукцией.

Уваровы считали, что Езерские их когда-то обворовали и на этом построили бизнес. Мы думали об Уваровых точно так же.

А суть в том, что компанию в начале ХХ века создала семейная пара, Константин Уваров и Екатерина Езерская. Но они, так и не обзаведясь общими детьми, поссорились, разъехались и поделили наследие. Екатерина основала «Дол», а Константин – «Константу». Взаимная неприязнь и конкуренция быстро переросли в ненависть, и с тех пор две компании стремились уничтожить друг друга, захватить и подчинить.

Оба предприятия были закрытыми акционерными обществами и управлялись Советом директоров, между членами которого и были поделены 100% акций. Перекупить долю нашей компании было невозможно: в Совет входили только члены семьи.

Конфликт с Уваровыми утих лет тридцать назад, и все бы утрамбовалось: рынка всем достаточно, тем более мирового. Но Сатана хотел по молодости объединить компании, женившись на моей матери, Екатерине Езерской. Та отказалась, и конфликт вошел в новую стадию бреда.

Я не помнил жизни без ненависти к Уваровым. Мой дед говорил об этом, и мать, и отец, и отчим. Последний так вообще считал Константина исчадием ада. Так оно и было, потому что Уваров не раз оскорблял мою мать прилюдно, а теперь явно вознамерился стереть «Дол» в порошок. Ну, это большой вопрос – кто кого.

Мать приносила меня в «Дол» в колыбельке, и я с детства знал, для чего создан: сохранить и приумножить семейный бизнес. Я занял кресло президента в двадцать три года, сразу после выпуска из французского университета. Тогда у матери начались проблемы со здоровьем. Отчим к бизнесу не имел пристрастия, потому его кандидатура даже не рассматривалась. Другие кандидаты сами отказались, узнав, что компания вошла в полосу кризиса. По сути, последние три года я один был в ответе за процветание семейного предприятия. Компания давно стала для меня «крестом», который я тащил, но бросать его не собирался.

Я затормозил у проходной «Константы», не в первый раз выслушал, что Егеря, естественно, запрещено впускать в святая святых – и решил, что меня оттуда уберут только эвакуатором. Поэтому я вырулил поперек двух въездных полос и попросил передать владельцу свой пламенный привет.

Зазвонил телефон: Соня Либерман, любовница. Я «сбросил», не желая с ней сейчас разговаривать.

На дороге я прождал минут двадцать, не больше, но позади образовался настоящий парад. Можно было делать ставки, как скоро кто-нибудь вызовет полицию.

Но раньше полиции прибыла Фрэнки.

Господи, как же она меня бесила! При виде этой Сирены, которая завораживала мужчину только для того, чтобы сожрать, я испытывал кристально-чистую ненависть. Она отравляла кровь и жгла в груди, потому что я не знал, чего хотел сильнее: придушить лицемерную тварь или сдать в полицию.

Без понятия, почему я тянул столько времени, позволяя Уваровой измываться над «Долом». Ведьма еще в выпускном классе была невыносимой, а сейчас, будучи студенткой, и вовсе превратилась в первоклассную стерву.

Сколько нервов она мне помотала за прошлые два года, с тех пор как возглавила фонд в «Константе», сколько пикетов организовала, срывая у нас продажи. Фрэнки была невинной овечкой, которая притворялась добренькой ради выгоды… Впрочем, я сам тоже был далек от идеального героя, так что винить Уварову в жадности не собирался. Я вообще ни в чем ее не винил. Нет. Я эту конкретную девушку просто на дух не переносил, и у нас это было взаимно.