Гоар Маркосян-Каспер - Елена

Обрадованный Торгом – нельзя сказать, что осчастливленный, любой отец, как известно, переоценивает свое чадо, поднимая планку сверх всякой меры, Торгом, правда, не был настолько далек от действительности, сколь прочие, но и, будучи реалистом, считал себя вправе желать лучшего – итак, не осчастливленный, но обрадованный уже хотя бы тем, что в отличие от Абулика, новый претендент был при обоих родителях, гарантировавших часть неизбежных ежемесячных взносов в молодое хозяйство, которые большинство советских пап и мам вынуждено было делать, как минимум, до пенсии, Торгом закатил свадьбу на сотню персон, щедро украшенную жареными поросятами, разноцветной икрой и французским коньяком – последнее выглядело ни с чем не сообразной причудой, ведь пить в Армении французский коньяк почти то же самое, что во Франции душиться армянскими духами (буде таковые существовали бы). После свадьбы же было положено начало выдаче приданого – процесс, который впоследствии приобрел характер хронического. Первая атака, как обычно и случается, оказалась наиболее острой и продолжительной, в снятую для молодоженов обширную комнату в особнячке, ныне исчезнувшем с лица земли, а тогда располагавшемся в завидной близости и одновременно изолированно от центра, на поросшей лесом горке близ часового завода, позднее отчужденной и пущенной под строительство дома политпросвещения (достроенного в аккурат к моменту, когда то, что подразумевалось под политпросвещением, тихо скончалось, и в монументальном здании водворились те, против кого предполагалось политически просвещать – работники так называемого Американского университета), так вот в обширное, но, как выяснилось, все-таки недостаточно большое помещение последовательно ввозились части немецкого, а может, чешского мебельного гарнитура, носившего название «жилая комната», но вполне способного забить до отказа двухкомнатную табакерку или бонбоньерку, пышно именуемую в те годы квартирой, почему и некоторые его составляющие, например, письменный стол, застряли на веранде Торгомова дома. За мебелью последовали телевизор, холодильник, посуда, бесчисленное множество подушек, матрацев, одеял, простынь, полотенец и прочих решительно необходимых, а также совершенно лишних вещей, без которых, однако, не может обойтись ни одна женщина, а именно, разнообразных безделушек и даже игрушек, начиная с африканских масок из черного дерева и кончая плюшевыми зверями. Словом, приданое Елены ничем не уступало таковому ее мифической тезки, в нем не хватало разве что царства, скромного маленького царства, умещавшегося в античном городке с окрестностями. Впрочем, у царства есть один существенный недостаток, сбежав от опостылевшего мужа, с собой его не прихватишь, и даже малюсенькую Спарту тринадцатого века до нашей эры невозможно было втиснуть в отплывающий в Трою корабль, в силу чего разочарованной Елене Прекрасной пришлось ограничиться имуществом движимым, а именно, кое-какими сокровищами, которые молва и Гомер несправедливо считали принадлежавшими Менелаю – ну скажите, какие сокровища могут быть у того, кто пришел на все готовое, и неудивительно, что прекрасная аргивянка, не удовольствовавшись романтической юной страстью, таскала ночью на пару с Парисом оставленные ей папенькой ящики и бочонки…

Елена Аргивская торопливо рылась в ларях и коробах, извлекая серебряные кубки, золотые украшения, сосуды и одежды, которые небрежно бросала в большой сундук с откинутой крышкой.

– Елена, – прошептал Парис умоляюще, – Елена, оставь! Скоро начнет светать, нам надо спешить. Зачем тебе этот мусор? В доме моего отца ты найдешь все, что тебе может понадобиться, от благовоний и тончайших покрывал до ложа из слоновой кости. Я брошу к твоим ногам все золото Трои…

– Почему я должна явиться в дом своего жениха нищей? – возразила Елена, высокомерно вскинув голову. – Здесь все принадлежит мне, дворец этот возвел мой отец, и он же наполнил его богатствами, от которых ты велишь мне отказаться. Никогда! Это мое приданое…

Приданое Елены было более мобильным, и когда они с Аликом благополучно разошлись, немецкий гарнитур перевезли на родительскую квартиру, куда водворилась на время и сама Елена. Правда, и свекровь, не пожелавшая остаться внакладе, потребовала обратно подаренное невесте на свадьбу кольцо с бриллиантом, объявив его фамильной драгоценностью. И однако, раздел имущества носил такой же мирный характер, как и предыдущее двухлетнее сосуществование Елены с молодым супругом, разве что сосуществовать было куда более скучно. Скучно, ибо инженер не мог предложить Елене даже разговоров об искусстве, о котором он не имел фактически никакого понятия. Отработав день на КАНАЗе, в КБ которого его пристроили на первых порах, он проводил вечер в точности, как положено среднестатистическому мужчине, то есть читал газеты, смотрел телевизор, уделяя, естественно, особое внимание футболу, иногда и отправлялся с приятелями на стадион, с приходившими в гости друзьями говорил, в основном, о политике (уму непостижимо, но в советское время тоже разговаривали, главным образом, о политике, о чем конкретно, Елена не знала, так как инстинктивно пропускала разглагольствования на эту тему мимо ушей, прислушиваясь только к политическим анекдотам), ну и о футболе, конечно. Правда, романы в «Иностранной литературе», любимом журнале русскоязычных армянских женщин, который Елена с немалыми ухищрениями выписывала, он почитывал, однако предпочитал детективы, что тоже было типично для среднестатистического советского интеллигента, в смысле, человека с высшим образованием. Но, к сожалению, Еленины вкусы и пристрастия он не разделял ни в коей мере. Так ни разу ей не удалось залучить его в филармонию или Дом камерной музыки, особенно Еленой любимый и посещаемый весьма активно в компании одной из двоюродных сестер, пианистки, работавшей аккомпаниаторшей в консерватории. К концертам Елена относилась истово и не пропускала ни одного мало-мальски заметного, придавая при этом большое значение антуражу, который дополнял праздник и был иной раз не менее существенен, чем исполняемое произведение (недаром ей так нравился Дом камерной музыки, она считала прелестными его стены и внутреннюю отделку), и в отличие от многих женщин, обзаводившихся новыми туалетами к свадьбе знакомых или к банкету, Елена способна была сшить платье или костюм к концерту Спивакова или гастролям Образцовой (правда, Образцова ей не приглянулась, пела она дурно, и покупка в честь ее приезда туфель позднее старательно замалчивалась, в отличие от спиваковского наряда, который демонстрировался с гордостью). Возможно, спросите вы, Алик, как широкие народные массы, предпочитал классической музыке легкую, и Елене следовало бы снизойти до совместного посещения концертов эстрадных звезд, ну например… Например?.. Ну бывали же в Ереване такого рода мероприятия? Да, конечно, хотя назвать имен мы не сумеем, ведь подобного вида звезды у каждого поколения свои, они старятся и умирают вместе с поколением, а нередко гаснут куда раньше, и упомнить, кто мельтешил на эстраде двадцать лет назад, мы вряд ли в состоянии, да это и не имеет значения, поскольку Алика мало волновала и музыка легкая, он мог послушать песенку-другую, сидя в кресле перед телевизором, но куда-то ради этого тащиться – благодарю покорно (так он, без сомнения, отозвался бы на предложение Елены сопроводить ее на концерт какой-нибудь вспыхнувшей Сверхновой).