«Ты у меня одна…» – эту песенку каждый раз включал у себя на планшете Василий Иванович после размолвки с Еленой, которая ждала от него каких-то слов, сразу переставала дуться, потому что сразу понимала что именно он хотел бы ей сказать, но не находил нужных слов…
«Ты у меня одна…» – говорило зеркало на потолке в спальне Эмилии, предполагая… Хотя… Что тут можно было предполагать? Она была одна в своей спальне, а зеркало на потолке осталось от прошлых хозяев квартиры…
Художник-декоратор пел хорошо.
Не так, как обычно поют актеры, не заботясь об отсутствии голоса и компенсируя эмоциями и мимикой недостатки пения, а как просто человек, который решил спеть песенку для роскошной женщины, которая ему давно и сердито нравилась. И куча народу вокруг (да не просто народу, а людей, которые, в большинстве своем, могли изобразить и исполнить что угодно и где угодно) не мешали ему совершенно.
Он пел для Зи, и все это видели. Незамысловатая песенка каждому напоминала о своем. Даже тем, кто слышал ее в первый раз.
– Артур, вы бесподобны, – выдохнула актриса слегка за сорок, которая, несмотря на внешнюю принципиальность, была вполне добродушной дамой, – Зи, твой ответ?
Зи улыбнулась и кивнула бармену, который что-то настраивал в системе караоке.
Иногда бармен понимал Зи с полуслова. В отличие от режиссера.
Драматург встрепенулся. Ответ непредсказуемой Зи мог прозвучать по-разному.
– Все говорят: он маленького роста… Все говорят: одет он слишком просто… Все говорят… поверь, что этот парень… Тебе не пара… Совсем не пара…
Гости, которые присутствовали на вечеринке, и которым было слегка за 50, слышали эту песенку от своих родителей… А может в детстве… А может на пластинке… Или просто по радио…
Но откуда ее могла знать Зи?
Зи встряхнула рыжей гривой: – А он мне нравится, нравится, нравится… И для меня на свете друга лучше нет…
Драматург уже просто догрызал свои локти. «Мы живем в мире людей, событий, процессов и вещей», – эта фраза летала в его голове, когда он виде поющую Зи, и он мучительно морщился, стараясь вспомнить: «Но должно быть что-то еще…»
– А он мне нравится, нравится, нравится…, – Зи, спрятав в оборках платья свою супер-современность и «контепморальность» (как говорил драматург, а он уж знал толк в словах и словечках) пела в стиле ранних 60-х…
А, впрочем, о каком стиле и каких 60-х можно было говорить, когда все присутствующие – от талантливых и харизматичных до самых тривиальных и будничных – были под обаянием Зи, которая смотрела прямо в глаза художнику-декоратору и каждое слово было обращено к нему, невзрачному и незаметному среди ярчайших личностей, которыми считали себя все причастные к театральной сцене?
– Ну ты даешь! – обаяние Зи достигало критической массы.
– Да уж, она, действительно, дает!!! – отозвалась критическая масса, – ничто не достигает меня так часто, как очарование этой сумасшедшей Зи. Не знаю, как у нее это получается.
– Да уж, она и до меня доходит, – вставил свои десять копеек «предел», до которого доходила Зи.
– И мне достается, – осторожно сказала «ручка». Все-таки «дойти до ручки» было более брутально, чем «дойти до предела».
– Только я знаю, где и как управляется эта девушка, – гордо дал понять тумблер переключения скоростей в голове у Зи.
– Она неуправляема! – хором воскликнули правила хорошего поведения, штампы и стереотипы, – Она все ломает!
«Она все ломает», – мысленно повторил драматург, продолжая кусать локти от того, что Зи смотрела в глаза художнику-декоратору и напевала «а он мне нравится…»
Драматург знал, что Зи может изобразить все что угодно, но в данном случае она пела совершенно искренне, и ему ничего не оставалось делать, кроме как ерзать от подступившей досады.
– Интересное прочтение, – протянул неглавный режиссер, когда стих шум оваций.
«Фразой „интересное прочтение“ можно потушить любой огонь,» – тихо прошумели овации в голове у художника-декоратора. – «Если бы неглавный режиссер не был таким занудой, возможно, у него и были бы какие-то шансы…»
– Мы есть, мы есть, – пискнули шансы, – Мы постоянно подаем знаки всем, только не все нас видят. А уж пользуются – вообще, единицы!
– Я позволю себе не согласиться с Шекспиром, – не сказал, а произнес неглавный режиссер, – Прости, старина Уильям!
– Ничего себе! Ого! – подумал Шекспир, наблюдая за разговором с высоты своего портрета на стене.
– Даже я трепещу от того, что ОН – здесь, – размышляла стена, – а этот неглавный режиссер… Мягко говоря, смелое заявление…
Читать дальше