Лена внимательно выслушала все его доводы и спросила:
– Скажи, ты принципиальный противник роскоши? Только ответь честно, я просто хочу понять. И, если можно, растолкуй, что такая машина – это роскошь.
– Ок, – с готовностью ответил Олег, – я люблю красивые и хорошие вещи, ты же это знаешь?
– Знаю. Например, тот самый саквояж – это роскошь, верно? – ответила Лена, припомнив, как муж купил себе дорожный саквояж из дорогой кожи. Вещь стоила весьма приличных денег, и к тому же ее пришлось ждать – готовых не было. Фирма-изготовитель делала такие только на заказ. Когда посылка пришла из Лондона и Лена взяла в руки эту вещь, у нее даже дыхание перехватило – настолько совершенной эта сумка оказалась.
– Так вот, – продолжил Олег, – саквояж – это точно роскошь. Но это выгодная роскошь. Я с этим саквояжем объездил полмира, и он был моим полномочным представителем. Он не выйдет из моды, даже когда у него будут потертые уголки и ручки, – он будет стоить денег и останется статусной вещью. И, заметь, это тебе не бренд, который свистит о себе на каждом углу и подделку которого можно найти на пляже в Каннах и под Барнаулом. Такие саквояжи не подделывают. С какой стати подделывать Парфенон? Нет смысла.
Жена Лена все поняла, но согласиться с таким подходом не могла. И мечту Олега путешествовать не разделяла. Поэтому всячески препятствовала бережливому образу жизни.
– Может, я не захочу путешествовать?! – недоумевала она. – Почему сейчас я должна лишать себя каких-то удовольствий?
– Не лишай, – после очередного такого выяснения отношений сдался Бахметьев. Все это время он надеялся, что его планы жене все-таки понравятся. Но чуда не случилось. Так что «золотой запас» на «золотые времена» потихоньку таял. Куда Лена девала деньги, Бахметьев не знал. Ему казалось, что в доме все есть: шкафы полны одеждой, роскошная бытовая техника, эксклюзивная посуда, дорогая дизайнерская мебель. К тому же у Лены был свой бизнес. Когда-то она возила из стран Юго-Восточной Азии специи. Вместе со специями она продавала специальную посуду для готовки, емкости для приправ, салфетки, кулинарные книги и прочее. Ее магазинчики, или, как их еще называют, «корнеры», можно было увидеть и в демократичных торговых центрах, и в дорогих магазинах. Постепенно, войдя во вкус, Лена отказалась от приправ – они придавали бизнесу сложную специфику: например, она не всегда могла договориться с владельцами торговых площадей – запах специй был невозможен рядом с магазином элитной одежды. Поэтому Лена сосредоточила внимание на домашнем текстиле и небольших предметах интерьера, а еще позднее вдруг увлеклась винтажными тканями. И теперь в ее магазины ходили не только покупать, но и посмотреть на то, как современный интерьер можно преобразить при помощи отреза шелка пятидесятилетней давности. Олег не мог не оценить предприимчивость жены, ее умение лавировать и художественный вкус. В денежные вопросы он не лез – понимал, что в случае проблем жена и так к нему придет.
Впрочем, однажды, совершенно неожиданно для себя, Олег принес жене ощутимую прибыль. Как-то Лена, наводя порядок в кабинете мужа, – а к столу и полкам Бахметьев разрешал приближаться только ей – наткнулась на его рисунки. На больших плотных листах были изображены фрагменты известных исторических зданий Европы. Рисунки были сделаны тушью. Получив разрешение выбросить их в помойку, Лена отнесла рисунки в багетную мастерскую, попросила сделать узкие золотые рамки и развесила их у себя в главном магазине. То ли в интерьер они так хорошо вписались, то ли спрос на лаконичное изящество появился, но рисунки раскупили в момент. И попросили еще. Через какое-то время Лена положила перед мужем стопку денег.
– Твоя доля, – улыбаясь, сказала она.
Когда Бахметьев узнал обо всем, он попытался рассердиться. На рисунках стояла его подпись. Он ее поставил автоматически, как это делал еще в архитектурном институте, где прививали правило: нарисовал – поставь имя.
– Некрасиво, я официальное лицо. Могут быть проблемы.
– Ерунда, – отмахнулась Лена, – никто подписи не читает. Главное – людям понравилась твоя манера, твой стиль.
Олег сердился на жену недолго – рисовать он любил всегда, а тут еще и признание. Скромное, но признание. Теперь по вечерам Олег долго просиживал за столом – накупив хорошей плотной бумаги, карандашей и туши, он рисовал выдуманные города, причудливые фасады домов, изломанные крыши. Оказалось, что приятен не только сам процесс: перо касалось бумаги – и легкий узор появлялся как бы сам по себе. Не менее приятно было придумывать, фантазировать. Что-то Бахметьев оставлял себе – самые любимые работы он складывал в особую папку и прятал в шкаф. Ему совсем не хотелось продавать наслаждение, которое охватывало его порой в эти вечерние часы. Остальные работы отнимала у него Лена и выставляла на продажу. В конце концов щепетильный Бахметьев придумал себе псевдоним Пинакль (от архитектурного «пинакли» – декоративные башенки) и ставил аккуратную, с завиточками, подпись.
Читать дальше