Елизавета Горская - Мила'я любовь (СИ)

Или ты подтягиваешься по всем предметам или тебе не видать учебы в мастерской

Марининой как собственных ушей.

- Но, мама! - возмутилась я. - Я не смогу так быстро наверстать упущенное. У меня

практически по всем предметам, кроме черчения и физкультуры, четверки, а по

русскому и литературе и вовсе наверное трояки будут.

- Мне все равно, Мила, как ты собираешься исправлять свои оценки. Можешь

заниматься с репетиторами, оставаться после уроков на дополнительные занятия,

ходить на факультативы, мыть полы, поливать цветы. Мне. Все. Равно.

Выкручивайся, как хочешь. Думаю, если ты попросишь Арсения Валерьевича

позаниматься с тобой какое-то время, он не откажет тебе.

- Не буду я его ни о чем просить! - заартачилась я. - Он терпеть меня не может и

оценки специально занижает.

- Мила, - покачала головой мама, - ты как всегда преувеличиваешь. Арсений

Валерьевич - один из самых принципиальных и беспристрастных педагогов в

нашей школе. Поверь мне. Он одинаково относится ко всем своим ученикам,

никого из них не выделяя. А это сложно, если учесть, что он мужчина, а

преподавать ему приходится среди такого количества симпатичных, в

большинстве своем не совсем сексуально уравновешенных девушек.

- Ага! - усмехнулась я. - Порой я вообще сомневаюсь, что он живой мужчина и у

него все в порядке с ориентацией. Может он... робот? Или гей? Девчонки перед

ним иной раз такое вытворяют. А ему хоть бы хны. Лицо каменное, челюсти

сжаты, лишь хмуриться немного. Вот и вся его реакция.

- Ох, и доведете вы его когда-нибудь. Уйдет он от нас. А мне действительно жаль

расставаться с таким сильным и нравственно устойчивым педагогом.

- Я тебя умоляю, мама! Нравственно устойчивый? Это с виду он такой весь

правильный, а копни поглубже...

- Мне достаточно того, что я вижу! - отрезала мама. - Так ты согласна на мои

условия?

- А у меня есть выбор? Ты умеешь загнать в угол...

- Тебя загонишь... - вздохнула мама. - С тобой по другому невозможно, Мила. Ты

же упрямая, как... Вся в отца. Это ты не оставляешь мне выбора.

- Ладно, мам. Давай не будем разводить демагогию. Я принимаю твои условия. Я

подтягиваю оценки по предметам, а ты подписываешь договор, заверенный у

нотариуса, что обязуешься оплатить мою учебу в мастерской Марининой,

проживание на съемной квартире. Ну и... прочие расходы. По рукам?

Мама как-то обреченно вздохнула, немного помолчала, затем протянула руку и

пожала мою вымазанную в краске ладонь.

- По рукам.

Я ненавидела утро. Ненавидела овсянку, которую мама неизменно готовила на

завтрак. Ненавидела дорогу в школу.

Закинув рюкзак за спину и воткнув наушники, я брела от остановки с видом

человека, идущего на казнь. Я пообещала матери поговорить с Арсением

Валерьевичем и вчера мне казалось это вполне осуществимым. Ну что мне стоит

подойти к нему и попросить для себя дополнительные часы? Не исключено, что в

восторге от этого он не будет. Может скривится немного. Вздернет этак удивленно

- или насмешливо - одну бровь. Но как отказать дочери директрисы? У него, как и

у меня, нет выбора. А так может "премию" получит в благодарность от Аллы

Викторовны. Мама у меня человек благодарный и об оказанных ей услугах не

забывает. Тем более, что наш Арсений Валерьевич не женат и девушки постоянной

не имеет - если верить слухам, конечно. Так что времени у него - хоть отбавляй.

Черт! Кислицына машет. Эта странная девчонка вдруг ни с того ни с сего решила,

что я остро нуждаюсь в жилетке, в которую могла бы поплакаться - если что. Она

так и сказала: "Обращайся, если что." Ага. Бегу и падаю. С чего она это взяла, я до

сих пор не понимала. Уже недели две как она делила со мной парту - обычно я

сидела одна, зачастую на задних рядах - и, возомнив себя моей закадычной

подружкой, всячески выпытывала подробности наших с Темным отношений. Не

иначе кем-то подослана. Но я орешек крепкий. И не такие зубы об меня ломали. Я

наплела ей, что мы с Темным до сих пор любим друг друга и ждем

совершеннолетия, чтобы пожениться. Ну прямо как современные Ромео и

Джульетта! Ксюха горестно вздыхала, даже слезу пустила - так ее взволновала

история нашей несчастной любви. В результате это она рыдала на моей довольно

скромной - по современным меркам - груди, оставив на любимой белой футболке

черные следы от туши. Похлопав "подругу" по плечу, я заверила ее, что лить слезы