Елена Квашнина: А у нас во дворе (СИ)

С приметами у меня всегда складывались непростые отношения. Не то чтобы я отчаянно суеверила, но... Некоторые приметы не срабатывали, хоть ты тресни, некоторые же, наоборот, хоть ты тресни, работали в полную силу - за себя и за три других, саботирующих.

Следом за бабкой а ля старуха Шапокляк стояла высокая рыжеволосая женщина с удивительно приятным лицом. Настолько милая, что изучать её не хотелось и ни одного язвительного замечания в мыслях не обнаружилось.

За приятной, отдалённо напоминающей моего приятеля Шурика Родионова, женщиной пристроилась девушка моих лет или немногим старше. О! Какой простор для критики!

Судьбе полагалось прогреметь фанфарами мне в самое ухо: та-ра-ра-рам!!! Однако судьба деликатно отвернулась, позволяя внимательно осмотреть худую, слабо оформившуюся фигуру на высоченных каблуках, слегка наклонившуюся вперёд. У меня сразу возникла ассоциация с Пизанской башней. Лицо, если честно, очень красивое. На мой вкус. Своя красота? Заёмная? Определению не поддавалось, поскольку на овальном личике присутствовало, как обычно шутили наши парни, не менее пуда "штукатурки". Глаза по цвету точь в точь как у меня - тёмно-серые, но умело оттенены и подрисованы. Они задевали выражением спокойной наглости с оттенком лёгкого презрения. Никогда я не умела смотреть подобным образом, хотя некоторые житейские ситуации настойчиво требовали. Я не рассматривала, во что девица одета, - ощущение фирменного прикида возникло сразу. Для чего окончательно расстраиваться? Всё равно в душе сразу проснулись обычно спокойно дремлющие комплексы. Никогда мне не стать похожей: холёной, богатой, красивой и уверенной в себе.

Хвала Аллаху, старуха Шапокляк не позволила разгуляться гадким комплексам, набросилась коршуном:

- Ишь кобылища бессовестная! Три часа болтала, поганка.

Стоило ли расти до шестнадцати лет, чтобы постоянно находиться в оборонительной стойке, защищаясь от вечно придирающегося мира? Жаль, у меня никогда не получалось защищаться красиво и правильно, выходило сплошное хамство. Нет бы, смолчать, так ведь обидно!

- Уймись, бабка, не скандаль. Я пока ничего плохого не сделала.

Несложно догадаться о реакции очереди. Одна лишь девица, поразившая моё воображение своей внешностью, осталась безучастной. Молчала, презрительно усмехаясь. Мужчина в пижамных штанах и симпатичная рыжеволоска моментально включились, - мало мне постоянно докапывающегося Логинова, - в процесс воспитания подрастающего поколения, забыв о срочной необходимости позвонить. Я плохо слышала их слова, всё перекрывал визгливый голос старухи. И предполагаемая головная боль нисколько не мешала ей надрываться. Есть в природе такие экземпляры, которым скандалы лишь на пользу идут, хлебом не корми - дай поскандалить.

- Бельмы-то вытаращила наглые! Хочь бы своими кудрями завесилась от стыда, патлатая! Отрастила космы!

Здрасьте, приехали! Волосы мои здесь причём? Они у меня, на минуточку, роскошные: тёмные, круто вьющиеся, густые - целая грива. Никакой "химии", никаких бигуди и щипцов не надо. Единственное моё достояние. Локоны ей мои, видите ли, не понравились. Позавидовала что ли, старая? И ещё эта кукла... Усмехается. Смешно ей.

Раздражение против упакованной в "фирму" ровесницы, этой Пизанской башни, возрастало в арифметической прогрессии. Настроение испортилось окончательно. Вот оно, пустое ведро, работает. А дома ненавистные гости... Туда сейчас никак нельзя, поскольку злость в душе начинала побулькивать. Сорвусь, скажу какую-нибудь гадость, и получится ещё один скандал. От уличного конфликта можно удрать, что я сразу и проделала, но куда деваться от домашнего?

Я уже не шла, гордо задрав подбородок, еле передвигала ноги. Вдыхала запах разогретого асфальта, подставляла лицо тёплому пока ветерку - погода отличная, - двигалась, тем не менее, к дому. Больше сейчас податься некуда. Разве прошвырнуться по дворам? Вдруг повезёт, и увижу Серёжку? Издалека. Вблизи не надо, так как чревато непредвиденными осложнениями.

Как только я о Серёжке вспомнила, сразу поняла - вот теперь оставшуюся часть дня буду слоняться по дворам в его поисках.

Это был самый больной пункт моей биографии. Больной, потому что я, в глубине души считавшая себя значительно умнее и проницательней всех микрорайонных девчонок, вместе взятых, в одном отношении оказалась не лучше них.

У нас существовала определённая мода на влюблённость. Некий ритуал сродни инициации. Дорастая до тринадцати лет, каждая девчонка считала необходимым срочно влюбиться годика на два - на три. Объектом выбирался один из наиболее видных молодых аборигенов. Потом, после положенного на романтические безответные воздыхания времени, влюблённость незаметно исчезала, в поле зрения взрослеющей барышни попадали другие молодые люди, не такие видные, зато вполне доступные.