Наталья Светлова - Научиться дышать

***

На вокзале не было людно. Ирина сидела, сгорбившись в кресле, и невидящими глазами перебегала от одной трещины в полу к другой. Она побыла совсем недолго в гостях у Карины, поделилась с нею своими планами и… теперь сидела с дрожащими коленками на вокзале.

Какой-то битый час — и она навсегда покинет столицу. Навсегда оставит здесь всю свою жизнь, от рождения и до самой смерти. Живой она уже точно не будет, когда очутится в чужом городе, среди незнакомых людей.

Мысли метались внутри головы в лихорадке, наверное, в мозгу уже жар поднялся. То лица Карины и ее младенца всплывали перед глазами, то снова этот мутно-лазуритовый пол вокзала. Или ей уже чудился фиолетово-синий металлик? Прямо как натяжной потолок в спальне Волчары …

Завыть бы сейчас в голос и остаться! Но нужно быть сильнее себя самой. Ваня все сказал правильно, но ведь поздно разворачивать ракету назад, когда она устремилась в необъятный космос? Вересовой казалось, что низ живота скручивает ноющей болью. Так бывает, когда чертовски страшно что-то делать, но не хватает храбрости все переиграть.

— Девушка, с вами все хорошо? — женский голос вдребезги разбил витражи ее кошмара.

— Да, да, — промямлила она, разгибаясь. — Голова немного болит. Все хорошо, спасибо.

Света, Ваня, Танька, Марина с Димкой, Кариша с семьей… Как много она оставляет здесь. Эти призраки никогда не отпустят ее, будут бродить в ее голове, как в заброшенном замке. Ее личные кентервильские привидения.

Карина яростно уговаривала ее остаться и дать Волкову еще один шанс. Она так и не поняла, что шанс нужно дать не ему, а ей самой. Быть снисходительным к себе – самое сложное. Для себя всегда хочется быть палачом. Может, повезет, и она когда-нибудь подержит в руках маленькое чудо, которое последний раз видела только завернутым в вишневое с милыми узорами одеяло для новорожденных. Каринкин Мирошка. Или Мирослав. Красивое имя — под стать всей семье.

Зазвонил телефон, снова вырывая ее из этой черной пучины.

— Кариша, что-то случилось?

— Ко мне Волков только что заходил. Тебя искал. Ты на его звонки не отвечаешь?

— Я занесла его номер в черный список, — призналась Ирина, — чтобы он не смог дозвониться до меня.

Осуждающий вздох и тишина.

— Уж не потому ли ты так быстро бежишь, подруга, что хочешь остаться?

— Не понимаю, о чем ты.

— Это не Ваня тебя достал своей заботой. А ты сама себя достала тем, что жаждешь этой заботы всем своим естеством, но какая-то упрямая сучка в тебе не позволяет принять ее от него.

— Я тебе уже говорила…

— Объяснять свои причуды ты мастер, Ирка, не спорю. Оправдания и отговорки находишь умело, но когда начнешь уже набираться смелости в жизни, а не глупости?

— Ты сказала ему, что я уезжаю?

— Нет, как ты и просила.

Девушка облегченно выдохнула. Слава Богу.

— Как бы тебе не пожалеть об этом потом.

— Некогда жалеть, Кариш, пора идти на поезд. Мы с тобой на связи, помни.

— Помню. И ты помни, что тебя ждут люди, любящие тебя просто за то, кто ты есть.

Они распрощались, и с тяжелым сердцем Вересова потащилась в свой вагон. Может, под поезд кинуться? Вздохнув, понимая, что и на это у нее тоже не хватит духу, она прошла в поезд до своего купе. Там уже находились женщина и мужчина.

Девушка побросала на свою койку сумки и отошла к окну. Кажется, будто уходит в далекое плавание, и неизвестно, что принесут новые берега. Новую боль или освобождение. Пальцы сошли с ума и дергались, как заводные. Что люди подумают? Что она сумасшедшая?

До отхода поезда осталось всего ничего. Скоро тронется… Она метнулась взглядом к выходу, сердце подпрыгнуло до самого горла. Бежать или нет? Но ноги остались стоять на прежнем месте, только сердце билось головой о стенки грудной клетки.

— Вересова! Вересова! — окликнула ее проводница. — Вересова!

— Я! Это я! Что-то случилось с документами или с багажом?

— Случилось. А ну на выход, живо, — приказала ей женщина лет сорока пяти, довольно грузная с виду.

Не подчиниться было опасно для здоровья.

— Но что я сделала? Скажите, пожалуйста! — недоумевала Ирина, покорно продвигаясь к выходу под удивленные взгляды пассажиров.

— Вот, что вы сделали, — сказала проводница и показала ладонью на Волкова, стоявшего на перроне. — Разбили мужчине сердце, а он тут все готов крушить. До отправления поезда десять минут! Значит, у вас на все разговоры — пять.

— Нет, уходи! Уходи, Вань. Не забирай у меня эти десять минут душевных терзаний. Помучаюсь и успокоюсь, а ты уходи.