Екатерина Береславцева - Прошу любить и не жаловаться

– Да, – кивнули мы и посмотрели друг на друга.

Вы знаете, чего я боялась, думая о своём возвращении домой в тот самый первый год? Что я вернусь ни с чем. Прилежная отличница, окончившая школу с золотой медалью, а институт, понятное дело, с красным дипломом, кого ставили в пример на каждом родительском собрании и каждую четверть вывешивали портрет (с глубокомысленным выражением лица и трогательной чёлкой на лбу) на доску почёта, – как я могла пропасть в другом городе? Даже если имя ему было – Москва? Никак – думаете вы? Я тоже так думала.

Но всё оказалось почему-то совсем по-другому. Начать с того, что вдали от родных мне людей я оказалась вовсе не такой уж и уверенной. А при ближайшем рассмотрении – и вовсе трусихой. Художественная школа, куда я сначала устроилась, пугала меня своими древними стенами и высокими требованиями. Я боялась сделать что-то не так, не так посмотреть, не так сказать, и мои дорогие коллеги этим очень умело пользовались. На меня взваливали самую тяжёлую работу, и я пыхтела изо всех сил, а в съёмной комнатке плакала от бессилия и разочарования, уткнувшись в ветхую хозяйскую подушку.

Я как-то очень быстро поняла, что Женька в Арбузове и Женька в Москве – два совершенно разных человека. Откуда ни возьмись на свет повылезали такие мои качества, о которых я даже не подозревала! Моя обычная невозмутимость пошла трещинами, и оказалось, что под этой коркой прячется нервное и жалкое существо. Я, Женька Беликова!

И как я могла вернуться домой? Что бы я сказала своим друзьям? Ваша Белка – никчёмная неудачница?

И вот уже пятнадцать лет я тащу на себе это разочарование в самой себе. Нет, конечно, не всё так грустно. Были и светлые периоды в моей столичной жизни. Вот, например, встреча с Андреем Даниловичем, стареньким художником, с которым я познакомилась в Пушкинском музее лет десять назад. В зале французских импрессионистов.

В тот день, вдоволь побродив по уютным залам, я присела на небольшую скамеечку, стоящую прямо напротив «Портрета Жанны Самари» Огюста Ренуара, и, не отрывая взгляда от прекрасной рыжеволосой женщины, замерла. На меня смотрела моя Дашка и улыбалась мне ласково и чуть устало… Да, эта актриса как две капли воды похожа на мою подругу, ещё наш Саныч, Пётр Александрович, педагог по живописи, это подметил. Дашка, кстати, всегда гордилась таким сходством, у неё даже платье есть похожее, которое сшила ей мама, не устоявшая перед горячей просьбой любимой дочурки.

И вот сижу я так, мечтательно купаясь в розовых облаках, и боковым зрением вижу, что сбоку от меня маячит какая-то мужская фигура. Долго маячит, минут десять. И кажется даже, не сводит с меня назойливого взгляда.

«Наверное, познакомиться хочет, – с гордостью подумалось мне. – Ещё бы, я так романтично выгляжу! Эдакая загадочная незнакомка, с тонким профилем и белой кожей. Будь я мужчиной, сама бы в себя влюбилась!»

Я и оделась сегодня необычно. Длинная юбка в пол, наверху – лёгкая серебристая разлетайка, высокая шея открыта, волосы изящно подобраны к макушке. В общем, затейливая барышня!

И, улыбнувшись самой своей обаятельной улыбкой, я чуть склоняю голову направо, краем глаза цепляя настойчивого господина, и тут же мои сладкие мечты обрываются.

«Ну вот, а я-то надеялась!» – разочарованно оглядываю я щуплого дедка, одетого в бархатный пиджачок, и с серой береткой на голове. Не принц, пожалуй.

Заметив мой взгляд, старичок улыбнулся мне мило и подошёл поближе.

– Здравствуйте, сударыня. Вы позволите обратиться к вам с просьбой?

– Да, конечно, – несколько удивлённо ответила я.

– Я понимаю, что слова мои могут показаться вам чересчур дерзкими, но не могли бы вы чуть-чуть подвинуться?

– Ой, конечно, конечно! – я моментально покраснела и даже хотела вовсе вскочить с лавочки, но что-то меня удержало на месте. Порывисто подвинувшись левее, я добавила: – Извините, что сама не сообразила. Загляделась.

– Ну что вы, что вы! – смутился дедуля. – Вы уж простите старика. Не хотел вас тревожить. Но я посижу чуток и уйду, не беспокойтесь!

Он опустился на край лавочки, ещё раз извинился и замолчал. Я скосила глаза. Его лицо, став совершенно отрешённым, было обращено на мою Дашку. Точнее, на Жанну Самари.

«Тоже, значит, поклонник Ренуара», – хмыкнула я про себя и опять повернулась к розовой женщине.

Её образ вновь взял меня в плен. Но сейчас, сидя рядом с почтенным незнакомцем, я почему-то совсем другими глазами смотрела на изменчивое лицо. Мне вдруг почудилось, что она видит нас. Да, да, смотрит на нас, как живая!