Валерий Бодров - Небесная танцовщица apsaras

«Я сама сделаю заказ, я обещала», – сказала она, источая лисье очарование. Да, и не было никаких предисловий. Уже после пары натянутых улыбок и двух ложек супа с клёцками, плавающими в прозрачном бульоне маленькими шариками от пинг-понга, отложила прибор и, покусав нижнюю губку, сказала: «Мне для воспитания сына, нужен отец,…этот куда-то делся,…я была бы рада…». «Ну и куда же он делся? – Прервал я её плохо подготовленную речь, – Дай угадаю? На Волге уехал?» Ксения не сдавалась: «Ну бывает, ошиблась, только потом поняла, что ты мне ближе и дороже». А вот мне интересно, почему люди не замечают явных вещей думал я, внимая тому какой я красавец мужчина и вообще сознательный элемент (не то, что этот), мне это было видно в первую минуту, как только слюнтяй появился в комнате. Я раскусил его сразу, а она, что же, выходит, нет. В каком месте у барышень растут глаза?

«Знаешь, – отвечал я, ей, расправляясь вилкой с жареным хеком, тебе нужно было переспать со мной, хотя бы для приличия, а потом с ним, а ещё лучше в тот самый день с нами вдвоём; тогда у тебя была бы возможность хотя бы поплакаться мне в плечо. И потом, где гарантия, что твой «таксист» снова не объявится, и ты не выбросишь меня на улицу, как щенка? Как сына назвала? Не, не говори, – лишняя информация».

Обед я всё-таки доел, хотя бы в качестве морального ущерба за тот далёкий унизительный день. Потом она мне ещё несколько раз звонила ночью и рыдала в трубку: «Срочно бери машину и приезжай. Что же ты делаешь со мной, подлец?» Но я был непреклонен. Да и потом, я плохо себе представлял, как я лечу «подлецом» на другой конец города, глядя с заднего сиденья в тёмный силуэт шофёра, только для того, чтобы заткнуть фонтан безрассудных слёз и утихомирить разыгравшийся шторм психоделических страданий. Остальное продолжение я плохо себе представлял, что-то вроде скомканных простыней и вырубившаяся, уставшая от бездарного отчаяния, подруга рядом.

На третью ночь мне приснилась воспитательница детского сада и её синие панталоны до колен, которые я разглядывал, незаметно валяясь под столом на садиковом полу, изображая ребёнка беспечно взирающего снизу. Она не замечала меня, и, огромным мягким знаком с буквенных кубиков, разливала на своей недосягаемой вершине манную кашу по тарелочкам. Странное свойство юной сущности, быть сразу в двух интересных местах и быть незамеченным.

«Как издалека началось», – думал я с утра. «На кой чёрт мне были нужны её трусы? Я ведь тогда даже не понимал, зачем я их разглядываю. Выходит, это во мне уже жило до сознательного состояния души, оно родилось со мной. Кто заставил меня носить такое в себе?» – От этого вывода стало нехорошо. Я сразу зачем-то с опаской посмотрел на потолок, будто там и должны были находиться глаза следящие, как я с этим справляюсь. Вопрос о шутнике-Творце посетил мой разум.

«А, знаешь! Потихоньку, – сказал я, всё ещё обращаясь к потолку, – наверняка по другому нельзя было заставить мужскую особь так издеваться над женской особью и наоборот». (Я имел в виду размножение). Если отбросить всё это эротическое наносное: непреодолимое желание, убрать торсы и формы, забыть о романтике отношений полов, то людям на земле абсолютно нечем будет заняться. А если в таком совершенном состоянии организма представить, что раньше разнополые вытворяли с собой ради размножения и удовольствия (тут я подумал о Кама-Сутре), то от разнообразия форм и способов вас будет трясти от смеха до конца ваших скучных дней. И потом, как ещё можно заставить одно разумное голое существо прикоснуться к другому разумному голому существу: пот, запах, слизь, чужие микробы. Что это за процедура такая мокро-вожделенная с массой тонкостей и нюансов, которые в нужный момент могут и не сработать? Хотя, я где-то читал, что все микробы во время серьёзного чувства дохнут, опять же этот факт не доказан или может быть чувства бывают не того качества? Как узнать то?»

Потолок ответил жужжанием дрели, на верхнем этаже уже второй месяц шёл ремонт. Эротическое беспокойство внутри меня перевалило за половину, и достаточно быстро приближалось к стопроцентной отметке.

День я провёл в городском кафе на воздухе в обществе шаткого зонтика и хромого стола, разглядывая одну и ту же строку на давно не менявшейся странице. Вокруг меня на залитой солнцем арене двигались одиночные особи обоего пола, пили кофе, разговаривали. Я в замедленной проекции воспринимал их движение губ, особенно женских, улавливал отголоски схожих ситуаций, оттенки интонации. Женские нотки успокаивали, убаюкивали своим присутствием, вносили в мой растревоженный организм уверенный эквивалент снисходительной мудрости: «…взял и позвонил…» – «…никогда бы не простила…» – «…ванильные маргаритки…» – «…душка такой…» – «…ты же мне обещал…». Улавливая нюансы подслушанных фраз, я наслаждался порой только лишь звуками, гармониками противоположных моему полу голосов, их сакральной частью, на которое реагировало моё изнывающее тело. Мне казалось, что с каждой минутой я всё чётче и чётче слышу пока ещё незаметные, но уже почти понятные, почти явные призывы, каждой находившейся рядом особи другого пола.