Валерий Бодров - Небесная танцовщица apsaras

Как можно быстрее я попытался открыть рот, чтобы отказаться. Меня даже холодный пот прошиб. Но сидящий передо мной худощавый блондин, имеющий нос с лёгкой горбинкой, меня опередил: «Завяжем ей глаза, чтобы она не могла тебя видеть, все манипуляции будешь производить молча…» «Достаточно, Артур, хватит! Я не в состоянии этого сделать». Нос Артура раздражённо заиграл крылышками ноздрей: «Неужели придётся просить Вано, а от него всегда так неприятно пахнет…», – пробурчал он, деловито направляясь к выходу, словно мой отказ только укрепил его желание.

Во-вторых, и по сей день, я вспоминаю это предложение с брезгливой моросью в душе. Но тогда, оно произвело на меня удручающее впечатление. Казалось бы, чего, ушёл Артур и я весь его экзистенциальный бред, задвинул на самую дальнюю полку памяти, но не тут то было. Всё скребло и скребло, где-то внутри под сердцем: как же это так, ну почему же именно сегодня?

Вечером мне Алла, после моего осуждающего рассказа, рассмеялась и с какой-то даже задорной весёлостью произнесла: «А мы то чем лучше, цели то те же? А, каков, Артур! Я вот ему выскажу при случае, на что покусился, плут!» Затем, чтобы успокоиться и успокоить меня она читала вслух книгу. Я не слушал, вспоминал Наташино бухгалтерское лицо – получалось с трудом. Старался найти волнительные нотки, памятные зацепки, ей не идёт серое, лучше бы в красном и ногти обязательно лаком, у туфлей каблук повыше, что это за причёска – всё наверх, – распустить.

«И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что даёт знание; и взяла плод его и ела; и дала также мужу своему, и он ел», – Алла захлопнула книгу. «Да ты не слушаешь меня!» – Резко встала и вышла в другую комнату. «Что ты мне читала, жена моя?»

Во второй день недели искушения мне с утра позвонила Ксения.

Уж от кого от кого, а от неё я никак не ожидал столь неуместного предложения. Она манипулировала изумительным лисьим тоном и под конец своей «сырной басни» предложила встретиться в кафе. В «нашем кафе»: «Ну, помнишь, на углу, я угощаю». С каких это пор оно стало нашим? Что можно было так бесцеремонно обращаться к моей памяти, пытаясь внести в неё правки, после того как оценка за сочинение уже давно выставлена.

Мы были там пару раз и оба раза не по своей вине, а лишь из-за дождя застававшего нас всегда врасплох и встретились мы дважды случайно, и разрыв между походами в это заведение был в несколько лет. Я же пытался простить ей другое. Когда-то, «пару жизней назад» я к ней специально приехал, готовый влюбиться, под предлогом обсуждения её подражательных стихов: «Ваши сложные морали у разобранной постели. Вы читали Пасторали? – Пасторали? – Постарели». Но мы были юны! И клянусь, мне было назначено в этот день! Горлышко Советского Игристого дымилось у меня в руке. Видно было, что меня ждали с усердием и натюрморт из тонкой книжицы с портретом автора у зеркала в окружении ёлочных гирлянд, за неимением лавровых венков – ожидал меня.

Я развалился в кресле напротив и начал издалека пробовать рифмы (подчевала, ночевала), уже потихоньку представляя, как в конце вечера буду разворачивать эту подарочную упаковку в виде синего шёлка до пят, но не успел сделать и глотка из своего фужера, как в дверь позвонили. Ещё несколько минут после я был просто уверен, что вошедший в комнату молодой паренёк забыл забрать свои лекции и сейчас же отвалит, получив желаемое. Только он сел напротив взял второй бокал и начал нагло пить, глядя мне в лицо, синий шёлк прошелестел у моего уха за спинкой кресла: «Не мог бы ты прямо сейчас уйти?» Нетерпеливый голос повторил это ещё раз, уже неприлично громко. Они даже не смогли дождаться, пока я надену ботинки, уже крутили головы на шарнире языков – так и ушёл, прикрыв за собой дверь на стыдливо щёлкнувший замок. У подъезда стояла подержанная Волга – предмет гордости залётного негодяя. Я пнул её по пружинистому чёрному колесу и она, молча снесла удар, сигнализаций тогда ещё не ставили.

Всегда интересно, что на этот раз выдумает женщина. И я, ожидая Ксению в «нашем» кафе перебирал варианты, тем более, что вариантов не было. У неё давно был ребёнок видимо от того разгильдяя, кто-то из наших общих знакомых сообщил мне эту прискорбную информацию. Она появилась в брючном костюме, обтянутая деловой материей со строгой прямоугольной сумочкой с золотистыми цепочками вместо ручек, кажется, на её пухлых пальчиках присутствовали белые капроновые перчатки (поэтический аксессуар), которые она тут же стянула, мило дотронувшись до моей руки, мирно дремлющей на столе возле вазы с букетиком вонючих бархатцев.