Вера Колочкова - Умягчение злых сердец

Филипп Рогов терпеть не мог теплого кофе. Как не мог терпеть всего, что являлось поводом для досады. И само чувство досады терпеть не мог. Но рядом с Таечкой… Пусть. И кофе может быть едва теплым. Да пусть даже холодным – не важно. А недовольство пришло из той жизни, в которой не было рядом Таечки. То есть она была, но… Не рядом.

Вдруг Таечка повернула в его сторону голову, спросила резко:

– А моя мама тоже в бассейне купалась, да?

Рука от неожиданности дрогнула, кофе выплеснулся на пальцы. Филипп медленно потянул руку с чашкой к подносу, будто специально тянул время, потом долго и тщательно протирал пальцы салфеткой. Наконец ответил ровным тихим голосом:

– Тогда бассейна еще не было, Таечка.

Она должна была услышать его тихое недовольство. Но не услышала. Или не захотела услышать. Взгляд ее был хоть и пуглив, но упрям.

– Фил… Ты мне никогда не рассказывал, как мама умерла…

Недовольство в глазах мужчины плеснулось уже более основательно, хотя голос по-прежнему звучал нежно, с теми же подобострастными нотками:

– Таечка, но что я должен рассказывать? Ты же сама все прекрасно знаешь… Твоя мама была больна, умерла от сердечного приступа. Что же делать, Таечка, никто не виноват, это судьба. И вообще, мы с тобой много раз это обсуждали.

– Это ты обсуждал. Я не обсуждала.

– …И обо всем договорились, помнишь? Мама там, на небе, радуется за тебя. За нас…

– За нас?

– Ну да. Я очень люблю тебя, я сделаю тебя счастливой… Каждая мать хочет счастья своей дочери.

– Да, я понимаю, Филипп. А только… Если бы мама была жива? Как бы она отнеслась к нашим… К нашей скорой свадьбе?

– Не знаю, Таечка. В вопросах жизни и смерти не существует сослагательного наклонения. Мне кажется, ты задаешь глупые и нелепые вопросы.

– Почему глупые и нелепые?

– Потому что мамы больше нет… Давно нет… И я не хочу, чтобы ты на этом зацикливалась. Потому что это и для тебя неправильно, и для мамы… Отпусти маму, не думай о ней.

– Но я не могу…

– Тая! Что с тобой, девочка моя? Нет, я понимаю, если бы мама недавно умерла… Но десять лет прошло! И ты уже не ребенок! Не ожидал от тебя.

– Не сердись, Филипп. Извини, я больше не буду.

Тая отвела глаза, обхватила себя руками за плечи, поежилась. Потом, будто преодолевая внутреннее смятение, быстро проговорила:

– Я больше не буду, Филипп, правда! Ты только расскажи, как она умерла. Вернее, где она умерла. В какой комнате… Я должна знать. Не понимаю почему, но мне это важно… В спальне? В гостиной? В твоем кабинете? Где, Филипп?

Рогов молча поднялся, накинул на плечи халат. Может, слишком поспешно поднялся, и сам увидел со стороны эту трусоватую поспешность, и разозлился на себя, и с трудом закамуфлировал злость крайне озабоченной интонацией голоса:

– Извини, Таечка, но я должен уехать… А ты привыкай тут, осваивайся. Помни, что это твой дом, отныне ты здесь хозяйка.

– Хорошо… – вяло улыбнулась Таечка, отвернувшись.

– Не грусти, я ненадолго… После обеда вернусь. А может, и к обеду успею.

– А можно я с тобой?

– Я еду по делам.

– Ну и что? Ты будешь делами заниматься, а я просто по городу погуляю.

– Это плохая затея, Таечка. Тем более день будет очень жарким. Пыль, духота… Но если тебе очень хочется прогуляться… Давай в другой раз, договорились?

– Хорошо, в другой раз. Но мне правда очень хочется посмотреть на город.

– В этом городе нет ничего интересного, уверяю тебя.

– Да, наверное. Но здесь жила моя мама… Как ты думаешь, ее кто-нибудь помнит? Она ведь здесь выросла, школу окончила… Были же у нее какие-то одноклассники, знакомые.

– Вряд ли кто-то ее здесь помнит, милая. Столько времени прошло. Тем более и спросить не у кого. Я не знаю ни одной подруги твоей мамы. А может, никаких подруг у нее и не было. Ни подруг, ни знакомых, ни родственников.

– Так не бывает, Филипп.

– Бывает. Она ведь была сирота, ее бабушка вырастила. Но бабушка давно умерла… Ты и не помнишь ее, наверное.

– Почему же? Я помню бабушку, только очень смутно. Скажи, Филипп… А ты маму любил?

– Таечка, Таечка… Не надо мучить вопросами ни себя, ни меня. Я должен ехать, времени нет ни минуты. И я очень прошу – не спрашивай больше про маму, хорошо? Ты уже не ребенок, должна понимать… Мне тяжело отвечать на твои вопросы. И тебе тяжело.

– Да, я понимаю. Тебе тяжело, мне тяжело. И все же…

– Все, Таечка, все! Мамы давно нет. А мы есть. И мы в этом не виноваты. Твоя мама очень хотела, чтобы ты была счастлива. И ты будешь счастлива. Я все сделаю для этого, доверься мне. Просто – доверься, ничего более. Ты меня услышала, Таечка?