Валерий Повалихин - Умягчение злых сердец

Рис. Владимира Ганзина

Путь по сумеречному густому пихтачу продолжался с раннего утра почти до полудня. Потом он незаметно перешел в березовый жидкий лесок. Тошнотворный запах нагревшихся в летних лучах хвойных лап исчез, и путники с удовольствием вбирали в легкие сладковатый воздух березника.

Путников было трое. Тот, что шел впереди, узкоплечий, высокий, по возрасту самый старший, лет тридцати, вынул из нагрудного кармана брезентовой куртки карту-верстовку, развернул ее и закурил сигарету. Напарники тоже закурили.

В звенящей тишине послышался хруст сухих веток. Все трое переглянулись, уставились в сторону, откуда донесся звук. Долго томиться не пришлось. Не очень крупный медведь вынырнул из-за берез. Так близко, что без труда можно было разглядеть на светло-коричневой свалявшейся шерсти комочки репейника.

Появление зверя ни в испуг, ни даже в замешательство, однако, ходоков не привело. Стоящий по правую руку от того, который держал карту, смуглолицый крепыш скинул с плеча охотничье ружье, мигом взвел оба курка.

— Ефим, это мой будет, — азартно произнес он, целясь.

Узкоплечий быстрым движением перехватил двустволку, придавив курки ладонью. Выплюнул недокуренную сигарету и вдруг коротко рявкнул. Замерший от неожиданной встречи хозяин лесной глухомани в следующую секунду улепетывал прочь. Только хруст валежин и веток разносился, затухая.

— Вот так лучше. Без лишнего шумового оформления. — Узкоплечий снял руку с ружья спутника. — Царская гать рядом.

— На подходе, значит?

— Да. — Узкоплечий кивнул, складывая верстовку. — Как ты меня назвал только что?

— Ефим…

— А надо?..

— Роман.

— А его? — Старший в компании кивнул на третьего. Третий был красивым русоволосым парнем с ухоженными пышными усами. Левый глаз у него косил еле уловимо, и все-таки эта чуточная косинка делала красоту ущербной.

— Клим.

— А самого тебя как величать?

— Без величаний. Глеб.

— То-то. Запомнили намертво: Роман, Клим, Глеб. И никак иначе, пока в этом медвежьем углу ошиваться будем… Дробовик-то не держи на боевом взводе, — прибавил владелец карты-верстовки. Рассеянно проследил, как будет выполнено распоряжение.

Спустя еще полчаса ходьбы старший, велевший именовать себя Романом, предложил сделать остановку для перекура. Курить разрешил вволю, но впредь после? этого о сигаретах временно забыть. Скоро будут близки к избам, а кто знает, какой нюх на табачный дым у их обитателей.

И Клим, и Глеб взяли из протянутой Романом пачки «Явы» лишь по одной. В иных условиях, может быть, и по две, и по три, но не в теперешних. Присесть не на что, под ногами болотистая сырь, зыбун. Успевай менять место, иначе засосет через минуту-другую до колена. Давили на плечи рюкзаки, сказывалась усталость почти двухдневного перехода. Так что затягивались сигаретным дымом без удовольствия.

— Потопали уж до места. — Клим первым кинул под ноги окурок.

С ним молча согласились.

Прошли еще километра полтора, пока ступили на сухую твердую почву. Предстал перед глазами омут, окаймленный привольно растущими разлапистыми кедрами. Ни мостка, ни лодчонки на берегу, будто не приходят к таежному водоему люди. А должны наведываться, если карта правильная. Да! Всмотревшись, заметили среди лозняка тропку. Она убегала от воды на невысокий холм, где проглядывалась тесовая крыша.

— Вот и к месту пришли, — сказал удовлетворенно Клим.

— Подожди расхолаживаться, — отозвался Роман, — еще таких мест пять. — Властно прибавил: — Идем. И себя не обнаруживать.

Еще с четверть часа потратили на то, чтобы обогнуть омут и взойти на холм.

На полянке, обнесенной ветхими жердями, стоял просевший в землю на добрых три венца домик с крохотными оконцами, с навесиком у входа. Около навесика на пеньке, или чурбачке, сидела, склонившись, старуха в кофте и юбке, в платке, повязанном так, что голова открыта лишь от подбородка до бровей. Старуха возилась с чугунком, очевидно, оттирала, от копоти. Роман из кустов долго глядел в бинокль на ее морщинистое остроносое лицо, удивительно белое, светящееся в темной кайме платка, словно осколок зеркала.

Вышла из убогой избенки другая пожилая женщина, неся перед собой ступу с пестиком. Устроившись неподалеку, вторая обитательница вросшего в землю жилища принялась толочь что-то в ступе.