Евдокия Гуляева - Азартная игра со скрытым Козырем

Только теперь я дома!

Я бы все отдала, чтобы вот так прижаться и еще, хоть один разок, снова вдохнуть до боли знакомый запах мамы. За два прошедших года он совсем забылся, словно выветрился из моей памяти, оставив после себя неуловимо дразнящий шлейф, от воспоминаний о котором до сих пор жалобно ноет не желающее мириться с невосполнимой потерей сердце… У таких, как я, рано потерявших маму взгляд особенный, голодный. Рано, это и в пять, и в двадцать пять лет. Здесь разницы нет. Эта непоправимая потеря так и остается детской…

Я была их единственным и поздним ребенком. Мама очень долго не могла забеременеть, а когда это, наконец, случилось, то безграничному счастью моих родителей не было конца. С самого моего рождения никто из них не обращал внимание на возраст – они оба словно летали на крыльях своей мечты, молодея на глазах с каждым прожитым рядом со мной годом…

Неожиданная тяжелая болезнь мамы, а потом ее скоропостижный уход так подкосили отца, что он постарел буквально за день, из сильного мужчины превратившись в сгорбленного под гнётом жизненных обстоятельств старика. Казалось, что именно в момент ее смерти, его мир рухнул и разбился на множество острых осколков, одним из которых был пробит его тыл и появилась зияющая дыра в спине, которая болит так, что скручивает все внутренности. А потом мы с ним просто перестали чувствовать…

Прошло время, мы научились жить дальше, но неодолимое желание еще раз вспомнить запах родного человека никуда не пропало.

– Милая, ну где ты витаешь? – шепчет мне папа и я тут же прихожу в себя, глубоко спрятав свои трогательные воспоминания. – Опять ночами не спишь? Новое дело?

– Что ты! Пап, сплю, как убитая, – вру я, что изменила свой до бессонницы въедливый подход к проведению следственной работы, и он осуждающе качает головой, понимая, что я говорю ему неправду, – а дело, действительно, дали новое.

– Интересное?

– Ага, – киваю я, доставая с верхней полки и насыпая в заварник две полные ложки ароматной рассыпчатой заварки, – по 210 статье. Там куча свидетелей и почти все уже доказано, но я хочу добиться признательных показаний подследственного. Они в суде будут, как твоя любимая вишенка на торте!

– А может в этот раз ну ее, эту вишенку? – спрашивает папа и я оборачиваюсь к нему, роняя на пол пачку чая, отчетливо почувствовав серьезные нотки в его шутливом вопросе. – Помнишь? Если доводишь до совершенства дело, которое можно оставить на нормальном уровне, то… только зря растрачиваешь свою энергию…

– И испытываешь терпение окружающих… – заканчиваю я, вспоминая его любимое изречение.

Неделя не прошла, а пролетела в сумасшедшем темпе!

Словно помешанная на этом деле я снова и снова пролистывала сбивчивые путанные показания, сравнивая их, пытаясь поймать за хвост ускользающую от моего внимания зацепку. Что-то было не так… Но вот что?! Казалось, что я вовсе забыла про сон, повторно, а иногда и многократно вызывая и опрашивая очевидцев, уже сама изрядно запутавшись в этом непрерывном круговороте произошедших событий.

За семь прошедших дней почти все свидетели обвинения кардинально поменяли свои показания. День за днем я откидывала в сторону предварительные протоколы их допросов отлично понимая, что в суде эти люди мне больше не помощники. Я ошиблась, сделав ставку на них…

Группировка Козырева, даже без самого Козыря во главе, работала слаженно и на «отлично», подчищая за ним его делишки. Со стороны казалось, что он руководит всем даже из одиночной камеры следственного изолятора. Пару раз я все-таки срывалась, звонила в оперативную часть Павлу Валентиновичу, чтобы узнать о смене режима для своего подследственного. Многие знают и это совсем не секрет, что подсудимые в общих камерах пользуются мобильными телефонами, поддерживая связь с внешним миром, а администрация тюрьмы на это, иногда и в отдельных, особых случаях и для особенных людей, закрывает глаза… Но вот чтобы из «одиночки» и со спецкоридора – никогда!

Павел Валентинович эти пару раз отвечал мне одинаково: подсудимый Козырев лишен всех возможных и невозможных привилегий. Не верить его словам, учитывая его многолетнюю дружбу с моим отцом, я не могла.

Спустя неделю на повторный допрос к Козыреву не шла – бежала, снова отстукивая высокими каблучками ритм нетерпения на грязном полу следственного изолятора! До дрожи в коленях я мечтала посмотреть на него, увидеть присущую заключенным затравленность в его взгляде и, наконец, насладиться своим триумфом!