Анна Грэм - Падение 3. Когда охотник становится жертвой

– И когда ты собирался мне об этом поведать?

– Никогда. Понимаешь? Никогда! – он срывается на крик и одним усилием воли заставляет себя вдохнуть, выдохнуть и сбавить тон. – Это не то, о чём хочется рассказывать, Кали. Ты мне про Малибу говорила, про мечты свои, а я что? Мне нечем гордиться и вспомнить нечего. Да, мой брат в банде, да я его покрываю, потому что он моя семья! Потому что я знаю, каково это, когда о колледже можно только мечтать, когда полдня таскаешь коробки на своём горбу, и тебе два доллара в час платят за это. Мы жрать хотели. Мы жить хотели. Ты сама видишь. У нас тут либо так, либо ты труп под мостом.

Он поздно понимает, что взгляд у неё плывёт не от злости, в глазах у неё стоят слёзы. Кали поднимает руку в попытке слёзы эти стереть, но одергивает себя, чтобы виду не подать. Как же хочется это чёртово тяжелейшее объяснение перемотать на конец, чтобы понять, что же там будет дальше. Кайл мечется, топчется на месте, дёргается, потому что рвануть вперёд, взять её за эту самую руку и утащить домой против её воли он не может.

– Мне не важно. Не важно, кем ты был, – она поднимает на него взгляд, непроницаемо-чёрный, по которому Кайл снова ничего не может прочесть. По её щекам скатываются две слезинки, Кали быстро смахивает их ребром ладони. Эти слезинки для него, как нож по горлу. Она плачет из-за него. За это самому себе хочется шею свернуть. – Ты солгал мне.

– О чём я должен был сказать?! О том, что я сын проститутки? Что мой брат кто-то вроде Гарсии? Или доказывать тебе, что «Хантеры» лучше «Кобрас», потому что у нас женщины под защитой? Не всё ли дерьмо одинаково?! Или тебе рассказать, что нас с братом зачали насильно? У матери просто денег на аборт не было, она надеялась, мы сами выкинемся. Или рассказать тебе интересную теорию о том, что трахаясь с двумя разными мужиками можно залететь от обоих? Говорят, поэтому мы с братом не похожи.

– О том, что ты собираешься за меня платить. Ты не должен.

Кайл чувствует, что у него дерёт горло от крика. Кали же спокойна, только глаза наливаются ещё сильнее, а лицо покрывается красными пятнами. Она не должна была слышать всё это, ей не надо всё это знать, она и так дерьма повидала, зачем ещё своё на неё вываливать? Кайл словно не жизнь свою ей пересказал, а выблевал перед ней из себя остатки зверского похмелья, от которого только сдохнуть.

Становится легче. Он сказал больше, чем собирался. Груз недосказанности рухнул с плеч, оставив мерзкое ощущение сквозной пустоты. Внутри больше не пылает, скорее холодит, будто он под её взглядом голый, а на улице холодная ночь и ветер с океана дует.

– Не должен, – Кайл приходит в себя, его голос приобретает былую уверенность и спокойствие. Он делает один маленький шаг навстречу к ней. Кали назад не отступает. – Но хочу. Сколько бы ты ни сопротивлялась, я не отступлюсь. Я уже всё решил для себя. Ты и брат – самое дорогое, что есть у меня. Я за вас жизнь отдам и это не пустые слова.

Крыть больше нечем. Он вывернул себя наизнанку, душу до самого дна перед ней раскрыл, теперь только ждать очередного тычка или обвинения, мол, мог да не захотел. Не мог. Не захотел. Хотел, как лучше, и пусть это самое «как лучше» для него и Кали звучит по-разному.

– Ты не заслуживаешь этого. Тех проблем, что пытаешься взвалить на себя…

Но, как ни странно, Кали его не обвиняет. Она его защищает, снова защищает от своих же проблем, будто всё, что он сказал, не имеет для неё смысла. Будто это ничего не изменило в её отношении к нему.

– Ты тоже. Но вместе лучше, чем по одному. Ты – моя семья, мы справимся, – он делает ещё один шаг вперёд. В глазах Кали больше нет ужаса, лишь мучительный выбор – верить или нет, дать или не дать второй шанс. Ведь она тоже это чувствует – он уверен, что чувствует – что ей так же, плохо без него, как и ему без неё. – Поехали домой, Кали.

Он протягивает ей руку.

– Расскажешь мне всё, – твёрдо заявляет она, вскинув подбородок. – Я хочу знать всё о тебе. Ты хочешь, чтобы я тебе доверяла, а сам?!

– Всё. Всё, что захочешь, – клянётся Кайл, глядя ей прямо в глаза. Больше никаких глупостей. Такую, как Кали, нельзя потерять.

Она протягивает ему руку в ответ. Они разговаривают весь день: она много спрашивает, Кайл много говорит, пожалуй, больше, чем за всю свою жизнь. Иногда Кали плачет, слушая очередной эпизод, который самому Кайлу кажется вполне обычным, иногда молчит и много думает. После она готовит ужин и варит кофе в полной тишине – у обоих уже мозоли на языках. Кайл понимает, что от этих разговоров устал не меньше, чем за смену.