Алиса-Наталия Логинова - Ночь посреди мира

– Вроде как на государственной службе, – осторожно сказал Роман: он хоть и был на положении любимого сына и пользовался большими свободами, но рисковать не хотел. Впрочем, мать и так взъелась:

– Ну вот, теперь простому человеку на место не пробиться, а из-за границы – пожалуйте! Милости просим!

– А семья-то большая? – не обманувшим никого будничным тоном осведомилась Ольга, не забывавшая, что ей через полгода семнадцать. Брат ехидствовал:

– Сам господин Роксток с женой и сыном. Сыну, говорят, шестнадцать. Точи топор, вяжи сеть.

– Рано ещё о таких глупостях думать! – отрезала Марья Петровна. – Вот закончишь Екатеринку, тогда посмотрим…

– Маменька, Яночка Василевская уже помолвлена, и Валенька тоже, – закинула удочку Ольга, но мать бросила такой взгляд, что та уткнулась взглядом в ближайшее блюдо.

Вениамин Борисович мог бы напомнить, что они с Марьей Петровной были помолвлены чуть ли не с шестнадцати, – но тогда он бы уже не был Вениамином Борисовичем, человеком, первейшая суть которого была в браке с Марьей Петровной, а тот вряд ли бы продлился благословенные четверть века, если бы кто-то начал спорить и почем зря вызывать гнев хозяйки. Поэтому отец семейства привычно промолчал.

И не менее привычно вечером шло жаркое обсуждение.

На кухне слуги делились слухами: Рокстоки богаты, Рокстоки влиятельны, говорят, имеют знакомство с самой британской королевой (но это, скорее всего, враньё). Дворник видел самого господина Рокстока, но, поскольку был мужчиной, ничего существенного сказать не мог: средних лет, хорошо одетый, с симпатичной женой.

– Экий ты бесполезный!

– Да, куда уж мне носы да усы разглядывать! – посмеивался дворник. – А вот скажу, что в любом случае богаче они наших будут, как пить дать.

– Ещё бы! – махнула на него кухарка и поправила косынку. – Тут семи пядей во лбу быть не надо. Да и наших-то, – она понизила голос и огляделась, – наших-то тут почти любой богаче будет. Чую, кончится тем, что и эти на Волгу переберутся, а то и за Урал.

– Во-во, – поддержал её дворник. – Как пить дать. Так что ты, Дашка, работай, да по сторонам поглядывай, место найдешь получше – не зевай.

– Думаете, разорятся? – хлопала ресницами служанка. Ей было шестнадцать, и старинное семейство, негласно возглавляемое Марьей Петровной, казалось ей непотопляемым судном, само название которого – Янтарские – застраховывало от любой проблемы на долгом пути, который начался ещё в петровские времена.

Но остальные слуги были старше.

– Милая, – с сочувствием глянул на неё дворник, – где Волконские? Где Тургеневы, где Трубецкие? Газету открываешь – там первым делом: разорился, стрелялся, нищета, а то и ссылка. Сама же видишь: наши уже отдали кусок дома в найм…

– Раньше у каждой барышни своя горничная, при юноше – слуга, – поддержала кухарка, – а теперь, видишь, ужались, а счета-то идут! Да и что с того, – она опять понизила голос, – Вениамина-то Борисовича проку…

– Да, – горячо согласилась служанка, – их со службы уже порывались вытурить, ходят слухи.

– Во-во! Пенсии не дождётся, – хмыкнул дворник, – а от молодого проку пока мало. Да, может, и не будет, ежели он в папеньку уродился… Мать-то его всё жалеет, а на службе жалеть не будут.

Роман, сбежавший к другу-студенту под каким-то благовидным предлогом, обсуждал в его комнатушке ровно то же:

– Как подумаю, что по окончании университета – работать, так и жить не хочется.

Друг его сидел на подоконнике и курил в открытое окно. Для него в отцовской компании уже было заготовлено местечко, и сочувствовать страданиям Романа выходило слабо, да ещё и лезла в голову родительская сентенция «если кто не хочет трудиться, тот и не ешь». Его отец, унаследовавший зачахшее после мировой войны, эпидемии и неурожая предприятие, дневал и ночевал, чтобы вытащить и компанию, и семью из маячившей в ближайших перспективах нищеты; и сын хоть и испытывал восхищение перед представителями фамилий из учебников, одновременно чувствовал раздражение перед такой явной неприспособленностью этих самых представителей к труду и в целом к выживанию.

Сочувствовать, словом, получалось плохо.

Он молчал, но, к счастью, для Романа этого молчания было достаточно.

– Ведь вот эти Рокстоки… Которые напротив… Вот у них откуда-то нашлась куча денег, чтобы купить особнячок в центре города – ну ладно, не у Кремля, но и не Черёмушки. Нашлись! И сын у них, я узнавал, пойдет в Александровку, хотя она и битком – то есть и деньги, и связи, и работать ему потом не надо будет, или отправят его дипломатом в какие-нибудь Северо-Американские Штаты – и сиди себе, ешь бургеры…