Рейчел Линн Соломон - Подкаст бывших

За столом напротив Палома добавляет семена льна и чиа в исландский йогурт. Она каждое утро приходит ровно в восемь и уходит ровно в четыре, сразу после того, как мы завершаем разбор дневной передачи.

– Экстренное совещание? – спрашиваю я у нее. Мы приостановили набор сотрудников; Доминик – последний, кого мы взяли перед этим. Интересно, связано ли совещание с финансовыми проблемами?

Палома размешивает йогурт.

– Кент просто драматизирует. Ты же знаешь, он любит интригу. Наверное, будет кампания для сбора средств или что-нибудь в этом духе. – Палома работает здесь уже больше двадцати лет; если она не волнуется, то, наверное, и у меня нет причин для опасений. – У тебя случайно не завалялись семена чиа? Мои кончились.

И хотя я в жизни своей не съела ни одного семени чиа, я открываю ящик стола и извлекаю оттуда полный мешок.

Вот как работает хороший продюсер. Я научила себя предугадывать любые желания Паломы. Если ведущий чем-то недоволен, то передача провалится. Палома – это причина, по которой люди обожают «Звуки Пьюджет», а я – причина, по которой Палома всегда на высоте.

– Ты ягодка, – говорит она, указывая на йогурт, – в буквальном смысле. Что бы я без тебя делала?

– Ела бы отстойный йогурт.

Раньше она вызывала у меня священный ужас. Я выросла на ее утренних новостях, поэтому, встретившись с ней в первый день своей стажировки, подавилась словами, не в силах поверить, что она настоящая. «Звуки Пьюджет» – это целиком ее детище, а ведь даже сегодня среди ведущих на общественном радио не так уж много женщин – тем более лесбиянок.

Паломе чуть меньше пятидесяти, и у нее нет детей; каждое лето она проводит в удаленном месте, название которого скрывает, вместе со своей женой – профессоршей искусствоведения – и возвращается с историями о том, как они потерялись, остались без провианта или чудом спаслись от дикого зверя. Однако в обычной жизни она работает по такому специфическому расписанию, что, уйди я с работы, кому-то новому потребовалось бы несколько недель, чтобы привыкнуть ко всем ее причудам.

Палома поправляет свою сине-зеленую вязаную шаль и идет с йогуртом по коридору в конференц-зал, где тут же становится ясно, что Дела Очень Плохи. Все сидят нахмурившись, и никто не смотрит в телефон. Даже по обыкновению бодрые жаворонки чуть менее бодры, чем обычно.

Палома, может быть, и не волнуется, но я топчусь на входе, внезапно охваченная страхом ( «Где мне сесть?» ), хорошо знакомым по школе, когда мы с Аминой обедали в разное время. На совещании старшего персонала я все еще чувствую себя так, словно обманом проникла в какой-то частный клуб.

Высокая фигура в небесно-голубой полосатой рубашке приближается с другого конца коридора, и я сильнее сжимаю свой блокнот. Сегодня Доминик в джинсах – как непохоже на него. Они идеально отутюжены, ни складочки. Есть еще одна причина, по которой его рост так раздражает: не будь он гигантом, мне было бы удобнее смотреть ему прямо в глаза, вместо того чтобы рассматривать, в каких он сегодня брюках.

– Только старший персонал, – говорю ему я, растянув губы в улыбке, полной фальшивого сочувствия. Хоть где-то мне место, а ему – нет. – Прости.

– Дом! Входи, – говорит Кент, сидящий во главе стола, махая ему рукой.

И как ни в чем не бывало он проскальзывает мимо меня с полным термосом кофе, уже посвященный в клуб, куда я пыталась попасть годами. Надеюсь, он обожжется этим кофе.

– Блестящий репортаж, – говорит старший редактор Пол Вагнер. – Слыхали, мэр после этого подал в отставку? – Он низко присвистывает.

– Спасибо, Пол, – говорит Доминик, пробегая свободной рукой по волосам, чуть менее аккуратно уложенным, чем обычно. – Стоило того, чтобы приехать сюда в пять утра, это точно.

А. Так вот оно что.

Пол от души смеется.

– Да уж, новости не дремлют.

Обычно я слушаю ТОР по дороге на работу, но сегодня утром дослушивала подкаст. Из-за расследования Доминика мэр ушел в отставку. Неудивительно, что ему достался золотой билет на это совещание. Однако это не помешает мне кипеть от гнева.

Я сажусь рядом с Паломой и открываю свой блокнот на чистой странице. «Экстренное совещание», – пишу я сверху, почувствовав себя менее важной с приходом Доминика.

– Доброе утро, – ревет Кент, когда все одиннадцать присутствующих усаживаются на свои места. – Всегда приятно видеть улыбающиеся лица в столь раннее время. – Эшеровский узор его галстука гипнотизирует; иногда я забываю, насколько внушительным он бывает перед коллективом. Он как герой Роба Лоу в «Парках и зонах отдыха» – позитивный до зубовного скрежета. – Шай, можно тебя попросить все записывать? Ты так хорошо подмечаешь детали.