Владимир Стрельцов - Низвергая сильных и вознося смиренных. Kyrie Eleison

Дождавшись момента, когда внимание к королю станет минимальным, а беседа гостей перейдёт в одно плохо различимое гудение, за рукав короля осторожно дёрнула Ирменгарда.

– Брат мой, вы прибыли ко мне, но не говорите со мной, – упрекнула она короля.

– Только потому, сестра, что разговор мой не предназначен для посторонних ушей.

– Нас сейчас никто не слышит.

– Тогда прежде всего, сестра, позвольте вас спросить, не надоело ли вам тут?

Эти слова вдохнули в Ирменгарду колоссальный энергетический импульс. Не надоело ли ей? Конечно, надоело! Ей, которая могла составить счастье любой коронованной особе в Европе, вот уже два года приходится давиться отвратительной монашеской пищей, уныло бродить внутри монастырских стен, не будучи вольной вырваться наружу из-за преследований своего пасынка Беренгария, и разговаривать только со скупым на эмоции Вальпертом и его полоумной дочерью. В потоке радости, захлестнувшей её, она даже неосторожно упрекнула брата:

– Ты заставил меня так долго ждать этого!

– Вас надлежало проучить, сестра, – ответил Гуго, и глаза Ирменгарды на мгновение погасли. – Разве вы не помните, что попали сюда исключительно из-за ваших шашней с Рудольфом? Вам захотелось быть королевой, понимаю. Но для этого вы нарушили множество обещаний, данных мне, и вот вы здесь, а ваш несостоявшийся муженёк вернулся к своей швабской Берте и, по сведениям, очень редко вылезает теперь из-под подола её туники.

– Я достаточно наказана за свою глупость, – ответила Ирменгарда, старательно напустив в уголки глаз сверкающие, как горный хрусталь, слёзы.

– Отныне вы во всём должны повиноваться мне, сестра. К тому же вас к этому обязывают ваши коммендации!

– Коммендации приносил вам Беренгарий, а не я!

– Надеюсь их услышать и от вас, сестра, – и этим Гуго вновь поднял Ирменгарде испорченное было настроение.

– Вы поможете мне вернуть Иврейскую марку?

– Непременно, сестра. – Ирменгарда даже вскрикнула от радости. – Тише, тише, всему своё время. Ваш пасынок уже сидит у меня в печёнках. Грош цена его коммендациям, когда он перехватывает моих гонцов в Бургундию, ведёт переписку с германскими князьями, и во сне и наяву грезит отобрать у меня корону. В последнее время он снюхался даже с вашей любимой подругой Мароцией, которая не может прожить дня, чтобы не сделать мне какую-нибудь пакость. Да, кстати, сестра, вам никого не напоминает эта ваша служанка, как её, бишь, Роза?

– Напоминает, конечно напоминает.

Гуго рассмеялся.

– И вам никогда не хотелось, после воспоминаний обо всех обидах со стороны Мароции, как-нибудь отыграться на её бледной копии и придушить её за завтраком?

В первый раз за вечер Ирменгарда громко расхохоталась.

– Да вы волшебник, Гуго! Откуда вы это знаете? Но, во-первых, я это не сделаю, потому что тогда лишусь единственной служанки, ведь сюда женщины заглядывают крайне редко, предпочитая останавливаться в женском монастыре, расположенном неподалёку отсюда. А во-вторых, единожды утолив свой гнев, я лишусь возможности гасить его в дальнейшем.

– Правильно ли я понял, сестра, что вы находите удовольствие в мелком, но частом унижении своей служанки?

– От вас ничего не скроешь, Гуго. И самое удивительное, иногда мне кажется, что она сама в этом находит для себя приятное начало. Она никогда ничего не рассказывает своему отцу, я на сей счёт уже спокойна, и она с овечьей покорностью исполняет любые мои прихоти.

Гуго внимательно взглянул в смеющиеся глаза Ирменгарды.

– Любые? Не хотите ли вы сказать, сестра, что она…

– Да неужели, братец, я допущу к себе этих грязных монахов или, хуже того, залётных негоциантов и пилигримов? Бр-р-р! Оставь подобных для своей Мароции.

Гуго смехом поддержал сестру. Весь вечер он то и дело пускал шальные взгляды в направлении Розы, а после признаний Ирменгарды, вне зависимости от того, насколько они были правдивы, обстрел усилился. Эти взгляды поймал граф Эверард и, зная короля, заметно встревожился. Он сидел рядом с Розой и старательно ухаживал за ней, насколько мог ухаживать за своей дамой мужчина десятого века, лишённый таких предметов обеденной утвари, как вилка и ложка. Эверард своим огромным кинжалом старательно разрезал тушу кабана, лежавшую перед ним, и беспрестанно выкладывал перед Розой самые лучшие куски мяса. Так же старательно он следил за состоянием кубка своей подруги и, подливая рубиновое вино, абсолютно не смущался тем, что кабаньим жиром, стекавшим с его пальцев, добавлял в вино весьма оригинальные оттенки.