Надежда Семенова - У старых грехов тени длинные

Одним из немногих дел, в которых Геннадий участвовал с удовольствием, было приготовление разных напитков. Сегодня горячий шоколад у него не совсем удался и слегка горчил на языке. Светлана отставила в сторону кружку и вытащила из пакета концертное Виткино платье. В свете настольной лампы засияли радужными красками расшитые стеклярусом узоры, напомнив, как блестели после выступления Виткины глаза.

– Все хлопочем? – неожиданно близко сказал Геннадий.

Плотный ворс ковра заглушил шаги, и Светлана не услышала его приближения.

– Ну что ты вздрагиваешь, чай не чужой, – пробурчал Геннадий.

Он перегнулся через Светлану и нежно дотронулся до рукава Виткиного платья.

– Красавица наша.

– Тьфу три раза, – сказала Светлана, с неудовольствием отмечая, каким блеющим получился собственный голос.

– «Тьфу три раза?» – передразнил Геннадий, слегка обнимая ее за плечи теплыми, неожиданно ласковыми руками. – Старушка ты моя суеверная!

На Светлану пахнуло жаром его распаренного после ванны тела, на руках ожили, встали дыбом тоненькие волоски. Светлана пристыженно опустила глаза, пятнадцать лет вместе, пора бы перестать думать про секс! Или не пора? Какие там были нынче параметры счастливого брака? Как странно, что до этого момента она про секс даже и не вспоминала. Когда они в последний раз были вместе? После дня рождения? Нет, это было позже, в начале августа, когда Витка с подружкой укатили в спортивный лагерь.

– Лучше быть суеверным, чем сглазить собственного ребенка, – пробормотала Светлана.

– Ты же не боишься, что я «сглажу» собственную дочь? – Геннадий оскорбленно запахнулся в длинный велюровый халат.

– Ничего я не боюсь, – промямлила Светлана.

В душе приподнял ехидную голову сорняк растущего дискомфорта.

На работе, на улице, где угодно Светлана чувствовала себя вполне вменяемым членом общества. Это дома она часто чувствовала себя как на иголках. Спать могла только со снотворным, есть – только вместе с дочерью, даже тишина временами казалась неправдоподобно зловещей. И эти несвоевременные мысли про секс. Тягучие, почти болезненные.

Геннадий обошел стул, на котором она сидела, и пристроился на краю стола. Пригладил волосы ладонью, проверяя, не выбилась ли из пробора упрямая волнистая прядка, и внимательно посмотрел ей в лицо.

У Светланы мгновенно упало сердце.

– О чем хмуримся? – осторожно, словно ступая по склизким камням, спросил Геннадий.

– Ты сделал лицо .

– Лицо? – переспросил он, твердея взглядом.

Светлана неопределенно пожала плечами.

– Бросай работу, – сказал он тоном, каким говорят с расшалившимся ребенком, – ночь на дворе.

Ночь. Простое, обыденное слово вызвало у Светланы сосущую боль под ложечкой. Сколько бы она ни откладывала, чем бы себя ни занимала, ночь и все, что к ней прилагалось, неотвратимо подступала все ближе и ближе.

Геннадий сочувственно покачал головой.

Светлана виновато опустила голову. Иногда казалось, что муж обладает сверхъестественным чутьем и, как бы она ни скрывала, легко считывает ее состояние. Наверное, именно это имелось в виду, когда говорилось: жена что открытая книга. Не поэтому ли у них давно не было секса, что все «страницы» давно прочитаны и неинтересны?

– Блестки кое-где отлетели, надо подшить, – сказала она.

Нетерпеливо качнулась на весу нога в сланцах. Все у Геннадия всегда было разложено по полочкам. Каждая вещь имела свое, особенное назначение: тапки для «водных процедур», теплые меховые тапочки со специальными монгольскими верблюжьими стельками для зимы, кожаные открытые шлепанцы для лета. На какую, интересно, полочку муж взгромоздил ее? Жена – невротик? Жена – прочитанная книга?

Светлана выкарабкалась из-за стола и зарылась лицом в шкафчик со швейными принадлежностями.

– Целый выходной впереди, завтра закончишь, – нетерпеливо сказал Геннадий.

– Я мигом, – пробормотала она, – платье может скоро понадобиться, вдруг они на гастроли соберутся.

– Ты заметила, что наша армянская Белладонна все чаще ставит Виточку в первый ряд? – В голосе Геннадия прорвалась горделивая нотка.

– Белла, а не Белладонна, – поправила Светлана, чувствуя себя ребенком, которому разрешили пожить чуть дольше, а не сразу отправляться в кровать, – и при чем тут национальность?

Она откинула крышку обшитой нарядным штапелем швейной коробки и выбрала иголку с подходящим ушком.

– Каждый должен знать своих предков и не брезговать своими корнями, – наставительно сказал Геннадий, небрежно закидывая ногу на ногу.