Алексис Холл - Идеальный парень

Я пожал плечами.

– Большинство считает, что самое интересное во мне – это мои родители.

– Возможно, ты просто не позволяешь им получше узнать тебя.

– Когда в последний раз кое-кто узнал меня получше… а, забудь. – Я ни за что не стану вспоминать об этом. Только не сегодня. Да и вообще никогда не стану. Я судорожно вздохнул. – Дело в том, что мой отец – урод, который обращался с моей мамой как с дерьмом, а теперь, когда он решил вернуться на сцену, ведет себя, словно ничего такого не случилось, только все это вранье, и меня это порядком задолбало.

Оливер наморщил лоб.

– Теперь я понимаю, как все это непросто. Но если он действительно может умереть, то, наверное, тебе нужно хорошо все обдумать и не принимать поспешных решений, которые ты уже не в силах будешь изменить.

– И что все это значит?

– Если случится самое ужасное, впоследствии ты можешь пожалеть о том, что не дал ему шанса, но будет уже поздно.

– А что, если я готов пойти на такой риск?

– Это твое право.

– Ты будешь хуже думать обо мне? – Я откашлялся. – Хотя, казалось бы, о таком, как я, хуже думать просто невозможно.

– Я не думаю о тебе плохо, Люсьен.

– Но ты ведь считал меня самолюбивым засранцем, который отменяет свидания ради развлечения.

В этот момент его щеки слегка порозовели.

– Прости. Я был расстроен и несправедлив к тебе. Но в свою защиту скажу: как, по-твоему, я должен был вычислить, что твой поступок стал результатом загадочного звонка от твоей матери – живущей в затворничестве рок-иконы прошлого – и известия о том, что оставивший тебя отец, который опять оказался в центре внимания и вызывает у тебя лишь жгучую ненависть, болен неизлечимой болезнью?

– Совет от профи: либо ты извиняешься, либо оправдываешься. Не делай этого одновременно.

– Ты прав. – Оливер немного наклонился ко мне, и его дыхание защекотало мне щеку. – Прости, если обидел.

Мне нужно было лишь немного наклониться вперед, чтобы поцеловать его. И я едва этого не сделал, потому что от нашей беседы во мне пробудились разные чувства и воспоминания, в том числе и довольно тяжелые, которыми я не мог поделиться даже со своими друзьями. Но ведь он ясно дал понять, что ни о каких поцелуях не могло быть и речи, поэтому мне пришлось сказать:

– И ты меня прости, что я тебя обидел.

Мы оба долго молчали и в смущении сидели на разных концах дивана, стараясь не нарушить личного пространства друг друга.

– Неужели у нас все так плохо? – спросил я. – Мы встречаемся всего три дня, и уже едва не разорвали наши фиктивные отношения?

– Да. Но именно потому что они фиктивные, мы легко преодолели все разногласия, вновь воссоединились в нашем фиктивном партнерстве и, я надеюсь, это придаст нам сил. Пусть даже и фиктивных.

Я рассмеялся. Так странно было слышать это от Оливера Блэквуда – самого большого зануды во Вселенной.

– Знаешь, я бы с удовольствием съел сейчас с тобой бранч.

– Ну… – на его губах появилась смущенная улыбка. – Давай перекусим. Еда все еще в холодильнике.

– Сейчас, правда, почти шесть. Так что это будет не бранч, а… бриннер?

– Какая разница?

– Да ты, я вижу, бунтарь!

– Да, я такой. Открыто бросаю вызов обществу и его концепциям приема пищи.

– Итак, – я старался говорить непринужденным тоном, но на самом деле собирался затронуть очень важную тему, – на этом бранче… бриннере… панк-рок протесте против обязательной яичницы… будут французские тосты?

Оливер удивленно поднял брови.

– Может, и будут. Но ты должен хорошо себя вести.

– Я буду хорошо себя вести. Только что ты под этим подразумеваешь?

– Я не… не это… мм… я хотел сказать… может, накроешь на стол?

Я закрыл рот ладонью, чтобы спрятать улыбку. Не хотел, чтобы он подумал, будто я опять подтруниваю над ним, хотя на самом деле именно это я и делал. Наверное, для этого я и был рожден – раскладывать салфетки и надевать на них серебряные колечки. Вряд ли Mail выпустит статью с заголовком: «Любимый сын знаменитой рок-звезды опозорился, положив вилку не с той стороны».

Однако я не ожидал, что это окажется таким приятным, умиротворяющим и душевным занятием.

Я в самом деле накрыл на стол, хотя, к счастью, обошлось без колечек для салфеток. Мы ели на кухне Оливера за маленьким круглым столиком примерно в метре от плиты, и наши коленки соприкасались, потому что нашим ногам, вероятно, суждено было вечно переплетаться друг с другом. Мне даже понравилось наблюдать исподтишка за тем, как он для меня готовил: разогревал на сковородке масло, нарезал зелень, разбивал яйца – очень осторожно и аккуратно, как и все, что он делал. Не стану отрицать, в те минуты, когда не пытался осуждать меня, Оливер даже казался мне привлекательным. И я вдруг поймал себя на мысли, что осуждал он меня не так часто, как мне казалось.