Лилия Орланд - Поцелуй под дождем

Потом был полёт. Моя голова мотылялась из стороны в сторону, а руки и ноги подскакивали вверх и вниз, как у марионетки на верёвочках.

Это было хуже, чем на американских горках. Потому что на горках страшно как бы понарошку, и там не бывает боли. Сейчас же мною владел самый настоящий ужас, и было очень больно от сотрясений и ударов, когда машина переворачивалась.

Хотя об этом я узнала позже, в больнице, когда медсёстры шёпотом произносили слово «авария».

Тогда мне было просто страшно. Я не понимала, что происходит, и почему так темно. А потом открыла глаза и поняла, что просто зажмурилась от страха.

Я висела вниз головой. Передо мной было искореженное лобовое стекло, а внизу – осколки, раскрытая мамина сумочка с вывалившимся содержимым. И ещё руки. Окровавленные. Раскинутые в стороны.

– Мама… – позвала я и почувствовала во рту вкус крови, потому что прикусила язык, когда машина кувыркалась в полёте.

Рядом раздался стон. Снизу.

– Мама… – это молчание было очень страшным. И я продолжала звать, повторяя самое важное слово на все лады.

– Помолчи… – раздался снизу скрипучий голос. Он был совсем не похож на мамин, нежный и ласковый. Но я послушалась.

Со стоном она приподнялась на локтях и огляделась. Вниз головой было не так страшно смотреть на её разбитое окровавленное лицо. И я смотрела.

Резко запахло бензином. Я увидела, как изменилось мамино лицо. Снова застонав, она поползла ко мне. Прямо по битому стеклу.

Щёлкнул замок ремня безопасности, и я кулем полетела вниз. Больно ударилась головой и плечом, но плакать не стала. Почему-то казалось, что сейчас не нужно плакать.

– Вылезай из машины, отойди на сто шагов и не оглядывайся, – велела мама тем же скрипучим голосом.

Я немедленно повиновалась, хотя раньше не преминула бы спросить, почему именно сто? Нельзя ли девяносто девять? Или сто один?

Я слышала, как мама за спиной зовёт Любаню тем же скрипучим незнакомым голосом. Но теперь в него добавилось беспокойства. Мне даже казалось, там появился страх.

Я ползком выбралась из машины, через окно. Никогда раньше я не вылезала из окна, но сейчас вряд ли заметила это, потому что прислушивалась к тому, что происходит позади, но слышала только мамино бормотание, какое-то потрескивание и шорох своих шагов по траве.

Шаги я считала:

– Один, два, три… тридцать четыре… – сзади громыхнуло, в спину дохнуло теплом, и я обернулась.

Машина была объята пламенем, а мама лежала, накрывая что-то собой, и тоже горела.

– Мама, мамочка! – объятая ужасом, забыла о приказе идти и не оглядываться. Вереща, я бросилась назад.

Мама уже перевернулась на спину и каталась по ещё влажной после недавнего дождя траве. Рядом с ней лежала Любаня и не шевелилась.

Уже потом я поняла, что мама спасла её, накрыла своим телом, когда машина взорвалась.

А тогда просто стояла и смотрела. По щекам катились слёзы, смешиваясь с кровью из ссадины. И я даже забывала их вытирать.

– Помоги мне, – велела мама, перестав кататься по траве. От неё шёл пар, и это всё казалось каким-то ненастоящим. Как кошмарный сон. – Вера! Помоги!

Я встрепенулась от окрика и опустилась рядом на колени. Вдвоём мы потащили Любаню подальше от горящей машины, пока мама не выбилась из сил. Она вдруг скривилась, коснулась живота ладонью, а когда подняла пальцы, они блестели от крови. Это был красивый красный цвет, но очень жуткий.

Мама опустилась на траву, легла на бок, положив одну руку на Любаню, а вторую протянула мне.

– Иди сюда, – попросила она шёпотом, от которого у меня по спине побежали мурашки.

Я подползла к ней и сжала протянутые пальцы. А потом легла рядом, обнимая маму и чувствуя, как моя одежда пропитывается чем-то тёплым.

– Позаботься о Любане, – прошептала она. – Слышишь, Вер?

– Слышу, – ответила я тоже шёпотом.

– Обещай, что ты позаботишься о сестре… – её голос стал еле различимым.

– Обещаю, мамочка, ты только не умирай…

Больше она ничего не говорила, мы лежали молча, а я дрожала от холода и страха. По щекам текли слёзы, которых я не замечала.

Потом чьи-то руки потянули меня в сторону, я плакала, просила оставить меня с мамой и постоянно звала её. Вокруг были люди, много людей. Они ходили, что-то говорили, что-то делали с мамой и Любаней.

Меня подняли, всё закружилось, вместе с землёй уплывая из-под ног. И я поплыла вслед за ней.

Вздрогнула и проснулась.

Самолёт ровно гудел. Справа через проход негромко переговаривались пассажиры. Моя соседка слева спала, уронив голову на шторку иллюминатора.