Ольга Колодзейская - Бегущая к себе

Галина решительными шагами шла к проходной. Она крепко, до боли, сжимала руку дочери. Лора почти бежала и, если матери казалось, что девочка идет слишком медленно, она сильно дергала ее руку, тянула за собой. Они миновали проходную, прошли через большой зеленый парк, лежащий по обе стороны высокого забора. Парк утопал в зелени. Здесь были качели, столы для настольного тенниса, беседки. Парк украшали красивые клумбы. Все было тихо. Они вошли в двухэтажный корпус и поднялись по пантусу. В большом просторном вестибюле они прождали около часа. Лора с матерью сидели на диване и молчали. Иногда мимо пробегали запыхавшиеся маленькие старухи в косынках и белых халатах, от которых сильно пахло хлоркой. Наконец к ним вышел какой-то военный, тоже в белом халате, накинутом поверх кителя. Он был высокий и рыжий. Они отошли к окну и о чем-то долго говорили с матерью. Рыжий все время искоса поглядывал на Лору, останавливая взгляд то на руках, то на лице ребенка. Он смотрел так, как если бы выбирал рыбу в магазине. Лора не знала зачем они приехали сюда. Когда Рыжий ушел, из темного коридора вышли две старухи в хлорных халатах и, взяв Лору под руки, быстро увели. Они втащили ее в палату, где стояло около двадцати огромных железных кроватей и пахло чем-то, похожим на гниющее мясо. На спинках кроватей, давно не крашенных и местами проржавевших, висели огромные мешки. На этих прикроватных мешках ручкой, большими буквами, были написаны имена и фамилии. Старухи подвели Лору к пустой кровати и стали раздевать. Их шершавые крючковатые пальцы с большими черными ногтями грубо сдирали домашнюю одежду. Не понимая, что происходит, Лора стала вырываться и кричать. Схватив за руки, старухи потащили ребенка по коридору. Они терли ее серой мочалкой, вертели из стороны в сторону и брезгливо фыркали. Лора почувствовала, как холодная вонючая жидкость потекла с волос. Высокая лысая старуха вцепилась ей в волосы и, царапая когтями, смыла всю пену с головы. Быстрыми, почти удушающими движениями обе ведьмы вытерли ее полотенцем. Они делали это так, словно перед ними был бездомный шелудивый щенок. Они укутали Лору в старое одеяло и усадили на топчан. Огромные ножницы скрипели так громко, что их лязг был слышен даже в коридоре. Лора с ужасом смотрела на свои кудри, падающие на цементный пол. Ее одели в цветное белье. Затем принесли верхнюю одежду: штаны и куртка из грубой фиолетовой ткани с огромными черными пуговицами были на несколько размеров больше. Единственной вещью, которую разрешили оставить, были красные лаковые туфельки. Лору отпустили и она выбежала в вестибюль. Она стояла в застиранной казенной одежде и смотрела на мать. Галина подошла и молча протянула ей сумку с вещами. С равнодушным видом она вынула из сумочки три рубля и положила в карман робы. Она потрепала влажные волосы дочери и вышла. Лора подбежала к окну и долго-долго смотрела на удаляющуюся фигуру матери. Галина шла быстро и легко. Кивком головы она отбросила назад волосы и закинула сумочку на плечо.

Заведение, куда попала Лора, называлось санаторием, который принадлежал Министерству Обороны СССР. С первых дней стало ясно, что жизнь здесь очень похожа на жизнь в концлагере. Первый заезд оказался для Лоры испытанием, ей наложили гипс. Врачи долго решали, стоит ли гипсовать Лору, часто вызывали ее в ординаторскую, смотрели, совещались. Как потом сказали воспитатели, большинство детей подвергалось этой процедуре. Каждый, кто знал о своем предстоящем гипсовании, за несколько дней до этого начинал нервничать. Другие старались закончит какие-то важные дела, были и такие, кто плакал, просил отменить гипс или, вообще, впадал в депрессию. Быть в гипсе —значило быть неподвижным в первые три дня во время его сушки. Позже, когда врачи разрешали ходить, гулять приходилось только на балконе. Никто не хотел помогать ребенку спуститься на улицу.

Лора терпеливо ждала, когда же закончат устанавливать сушилку. Липкая серая масса давила и издавала неприятный запах сырости. Многие смотрели на Лору сочувствующим взглядом. К вечеру сушилка так нагрелась, что от света ее шести лампочек слепило глаза. Жара стала невыносимой. Дождавшись, когда войдет нянечка, Лора тихо попросила:

– Нина Петровна, можно отключить сушилку на ночь, очень жарко

Седая высохшая старуха повернулась к Лоре:

– Не вздумай, будешь лежать под сушилкой, пока врач не придет!

Она стояла посередине палаты и ее грубый резкий голос был слышен в коридоре. Ночью Лора почти не спала. Нога затекла, мышцы болели и во всем теле чувствовалась чудовищная усталость. Лора открыла глаза и огляделась. Дети спали чутко, вздрагивая от любого постороннего шума. Сильно захотелось в туалет. Вспомнив, что ей нельзя вставать, Лора позвала нянечку. Нянька спала в комнате напротив и дверь была открыта. Лора позвала несколько раз, прислушиваясь к тишине. Няньки не было. Увидев, что Нина Петровна вышла в коридор, Лора почти крикнула, позвав ее по имени. Быстрые шаги удалялись. Когда нянька вернулась, Лора не успела окликнуть ее. Девочка сильно устала. Мышцы были напряжены, она корчилась от боли в животе, к утру у нее поднялась температура. Нина Петровна благополучно ушла домой. В следующую ночь, которую Лора ждала со страхом, она решила разбудить кого-то из детей. Девочки безропотно помогли и утром ни разу не напомнили о беспокойстве. Взаимопомощь часто перерастала в дружбу. Вечером девочки долго не могли уснуть, разговаривали, рассказывали друг другу о своих семьях. Дети чувствовали себя одинокими и именно такое ночное общение помогало ощутить себя свободным, побыть все жестких рамок режима дня. Со всех сторон слышался шепот и создавалось впечатление, что в палате тихо жужжит пчелиный рой. Около одиннадцати дети, наговорившись, засыпали. Строгий распорядок дня был расписан буквально по минутам и не оставлял ни свободного времени, ни сил. Дети разговаривали и даже немножко смеялись, но стоило кому-нибудь пройти по коридору, как в палате наступала мертвая тишина. Хуже всего было то, что нянька могла услышать голоса и тогда, она еще из коридора предупреждающе басила: