Ольга Коренева - Через омут кипящих огней

– А где ты родился? – интересовалась она.

– В маленьком горном местечке. Я родился мёртвый, с плоской головой. Мама очень плакала. Тётя быстро исправила мою голову ладонями, а потом подхватила меня и унесла в другую комнату. Она взяла таз, пописала туда, и этим окатила меня. Я открыл глаза и заорал. Я ожил!

– Прикольно, – сказала Алиса.

– А потом был сильный ливень, ураган, часть домов у нас в горах смыло, люди погибли, оставшиеся в живых спустились в низ, переселились в Дербент. И наша семья тоже. Но не все ушли. Кто-то остался.

– Но всё же, почему ты так хорошо знаешь русский язык? – не унималась Алиса.

– Моя жена была русская. Филолог. Писала стихи. Мы много разговаривали.

– Была? Её что, нет?

– Умерла от рака крови. Остались три дочки. Диана в 3-тьем классе, Карина – в 7-ом, Алина в 9-ом.

– Что-то поздние у тебя дети, – сказала Алиса. – Вас же там рано женят.

– Детей у нас долго не было, – грустно ответил Лазер. – Родня возмущалась, соседи, говорили: Аллах наказал, зачем на русской, другой веры, женился. А потом я по контракту ушёл, надолго. Воевал. Деньги нужны были.

– А кем они хотят стать, дочки твои? – спросила Алиса.

– Старшая хочет врачом, средняя – ветеринаром. Младшая ещё не решила. Они сейчас в Дербенте, с бабушкой и тётей.

– А много у тебя родни? – выясняла Алиса.

– Да, 6 братьев, 4 сестры, ещё тёти, дяди, двоюродные братья и сёстры, племянники. Большая семья у нас.

– Ну, ничего себе! – воскликнула Алиса.

– Мусульманские семьи большие, у нас так принято, – ответил Лазер.

– Тогда, выходит, детей у тебя маловато, – сказала Алиса.

– Ещё не вечер, – ответил Лазер, и улыбнулся. – Жена у меня была православная.

Они вышли к спортивной площадке. Лазер подошёл к турнику, и принялся крутиться на нём, делать «солнце». Алиса залюбовалась им. Потом он соскочил с перекладины, отдышался, стянул со вспотевшего торса чёрную майку. Его рельефное тело было в буграх мышц. На одном предплечье была татуировка – морда оскаленного волка. На другом – тату ВДВ.

Они неспешно пошли дальше, к выходу из парка. Лазер проводил её до подъезда.

Алиса поднялась к себе. Ну вот, уже и дома. Как быстро день пролетел. Отразилась во всех зеркалах, глянула на себя отражённую. Большой сапфир с зелёным оттенком на её шее горел, как глаза Лазера сегодня, как глаза Джошкуна тогда в Анталии. Тот же цвет! Она любила этот камень в изысканной золотой оправе. Он закрывал ямочку на её длинной шее, и смотрелся весьма изысканно.

На следующее утро ей позвонила Надя – продавец и товаровед мехового салона, и сообщила о новой поставке. Мех особенный, дорогущий, она его утаила от Карины, и передаст Алисе тайно, по договорной цене. Это она сказала на кодовом языке, известном только им двоим. Между ними были такие особые отношения, доверительно-деловые.

Они встретились в «Пиццементо» на территории парка. Здесь им никто не мешал. Заказали пиццу «Маргарита» и фруктовый чай. Было раннее утро, но уже основательно припекало. Большие окна были распахнуты, приятный тёплый сквознячок раздувал длинные волосы молодых женщин. Надя жаловалась на свои невзгоды. Алиса хорошо знала её непростую историю, и жалела её. Надя была умна, талантлива, со сложной судьбой. Детство у Нади было нелёгкое. Отца не было, мать сильно пила, детям – ей и брату – частенько доставались колотушки. Существование убогое, полуголодное. После смерти матери они с братом остались вдвоём в этой Подмосковной хрущёвской двушке. Брат связался с бандитами. Привёл в дом сожительницу, девицу необычайной красоты, тоже из банды, блондинку с большими прекрасными и жестокими глазами. Взгляд у неё был нечеловеческий, ведьминский. От неё веяло жутью. А Надя в то время с головой ушла в живопись, картины писала яркие, многогранные. Её комнатка была крошечная, но зато с балконом. Надя любила сидеть на балконе с мольбертом и кистью и писать высокое небо, меняющее цвет, медленно плывущие разноликие облака, многозначительные и порой такие закомуристые. Закомуристые, мамино словечко. Оно очень подходило к этим облакам. Да, они такие, у них своя жизнь и какая-то особая тайна, такими она их и изображала на холстах. Это были очень эмоциональные картины, глубокие, наполненные внутренней экспрессией, болью, надеждой, мечтой. Она выплёскивала на холсты всю силу своих чувств. Она впадала в творческий транс, работая над очередной картиной. И плыла в океане этого транса. А когда выныривала наружу, ей становилось страшно. Очень страшно от соседства с братом и его подругой. В той, братней, комнате был другой мир… Жуткий, тёмный, опасный! Но куда деться от этого? Надя стала ходить в храм, приняла крещение. А брат с подругой сорили деньгами, пили, курили марихуану. Купили самую дорогую машину. Потом у них обнаружился СПИД. У Нади сердце сжалось от боли за них, от жалости. Но брата и его подругу это, казалось, не волновало, они плевали на все свои болячки. Надя стала тщательнее убирать квартиру, она варила им борщи, готовила салаты, витаминную еду. И всё напрасно. Они жили по-своему, бурно, хмельно, спонтанно. И сами мучились от этого. Но по-другому не могли, не хотели. Надя страдала, глядя на них. Не выдержала, ушла. Стала искать работу в Москве, подальше от брата. Удалось пристроиться, через знакомых, в меховой салон. Жила в Москве сначала у разных друзей, продолжая писать картины, деньги уходили на холсты, краски, рамы. Потом стала хорошо зарабатывать, сняла квартиру. В живописи сквозил явный талант. Несколько картин удалось продать. Была успешная выставка. Но судьба, казалось, испытывала её на прочность. На неё так и сыпались лихие события. Надину историю Алиса хорошо знала, та сама доверительно рассказывала ей эпизоды из своей жизни. Алиса слушала её участливо, подбадривала немудрёными прибаутками, иногда дарила ей сувениры, которых у неё было много, из всех мест закордонного отдыха, и которые ей самой надоели. Алиса через неё доставала ценные меха дешевле, чем в салоне. Вот и сейчас женщины закончили трапезу, и направились в рощу смотреть мех. Они вошли в лесистую часть парка. Найти более-менее скрытое место было сложно, так как парк был сильно разрежен, его старательно вырубали. Так что он скорее напоминал газон с многочисленными широкими дорожками, на которых без конца перекладывали плитку. В результате парк всё время был в работе. Молодые женщины всё же умудрились найти укромное местечко, и остановились. Надя вытащила из сумки мех горностая – роскошный, бархатистый, густой и мягкий. Алиса залюбовалась, взяла его, принялась мять, гладить, вертеть в руках.