Екатерина Дибривская: Радость моих серых дней

Высечь бы из сердца – да не получится. Любовь не про боль. Про память. Долгую, иногда вечную. Ценную.

Можно ножом по горлу, можно – пулю в висок, но любовь из сердца – никогда.

2000 год.

Лето уже клонится в своему исходу.

Наш отряд идёт по следу. Последнее задание. Повезёт – отправимся домой.

Нужно мразь поймать. Перебежчика. Предателя.

Впереди деревня.

Зачищаем один за другим дома.

Все идут в расход.

Иноверцы. Террористы. Отцы. Деды. Матери. Жёны. Дети.

У нас приказ. Не упустить гада.

Витюша распахивает дверь. Тихомир врывается и расстреливает женщину. Младенец просыпается от шума и заходится в рыданиях.

Тихомир бросается к колыбели. Достаёт нож. Заносит руку.

Я отворачиваюсь.

– Младенца-то не трогай, – говорю брату и слышу безумный чавкающий звук.

– Расслабься. Дело сделано.

Неоправданная жестокость.

– Дом чист, – говорит Витюша. – Идём дальше.

Уходим метров на пять от перекошенного забора.

Слышатся выстрелы.

Тихомир обрушивается на землю. Сквозной в голову.

Падаю рядом с братом.

Раздаётся взрыв.

Витюша отлетает в сторону.

Лучше бы я умер.

Она.

Меня зовут Севиндж, – прохрипела я мужчине.

Или мне так казалось.

Бородач непонимающе уставился на меня, и я попробовала ещё раз.

– Меня зовут Севиндж, – его глаза округлились. Услышал! – Меня похитили.

Больше я ничего не запомнила, потому что действие наркотика, которым меня пичкали каждые два часа, снова началось. Мне оставалось лишь надеяться, что этот огромный бородатый мужчина, который выглядел страшнее похитителей, не бросит в беде молодую девушку.

***

Всю жизнь, сколько себя помнила, я жила в обособленной горной деревушке на тридцать дворов, в семье дядюшки и его жены, воспитывающих меня в строгости мусульманских традиций. Но я не была мусульманкой. Я была обычной светловолосой белокожей девочкой со странным именем – Севиндж Смородина. Я выделялась среди местной ребятни и всегда была предметом насмешек. Оттого строгости в воспитании лишь прибавлялось.

В семнадцать лет я с отличием окончила школу и поступила в университет в большом городе. Там никто не смеялся над моей внешностью или именем, но друзей у меня от этого не появилось – никто не стоял в очереди на звание «лучший друг странной тихони».

Возможно, причина крылась в скромных одеяниях и голове, покрытой платком на свой манер, возможно, в уродливом шраме, что тянулся вокруг моей шеи – белый, рваный, неряшливый – он, словно трещина на фарфоровой кукле, бросался в глаза каждого человека.

Из-за него меня никто не брал замуж! Мне было двадцать, и ни один мужчина, что захаживали в гости к дядюшке, так и не захотел на мне жениться. Я чувствовала себя ущербной, недоженщиной. Даже мои послушание и невинность не стоили ровном счётом ничего!

Дядюшка лишь улыбался и заставлял учиться дальше. Пожалуй, я была единственной девушкой из деревни, кто не только окончила школу, но и пошла учиться дальше. Некоторые мои одноклассницы рожали уже по второму ребёнку.

Я училась уже на третьем курсе факультета иностранных языков. На дворе стоял промозглый ноябрь, и я готовилась к сессии. Как всегда, задержалась в библиотеке. Как всегда, возвращалась в одиночестве. На последнем трамвае.

Мне оставалось три остановки до общежития, когда в пустынный салон вошёл ещё один пассажир.

– В общежитие едешь? – спросил он и улыбнулся.

Молодой парень, примерно моего возраста, в руках несколько учебников.

– Да, в библиотеке задержалась, – посетовала я, поправляя шарф.

Я так боялась, что он увидит уродливый шрам! Глупая, наивная девочка!

– Я с однокурсником готовился, – поделился парень. – Тоже задержался.

– Понятно, – кивнула я и стала смотреть в окно.

Мы подъехали к общежитию и вышли в разные двери. Почти у самого входа в здание гулкие шаги студента нагнали меня.

– Без обид, – серьезно сказал он, и я удивилась.

Наверно, удивление – это последняя эмоция, которая сохранится у меня на долгое время.

Они заберут всё: страх, ужас, тоску, одиночество. А он , мой спаситель и погубитель, – любовь, веру и надежду. Но тогда я удивилась. Но не успела задать вопрос.

Я лишь почувствовала жжение от укола и провалилась в небытие.