Василий Вялый - Провинциальная хроника мужского тщеславия

Тишина воцаряется в доме, и слух мой улавливает тонкий, как писк комара, звук. Кто-то невидимый выводит на крохотной флейте изысканную мелодию. Очарованный, я забываю обо всем на свете; тело мое погружается в пурпурную негу забвения. Этот кто-то или что-то, а может быть, нечто, берет меня за руку и ведет к столу. Под бравурные звуки Крысолова я беру перо.

Слова ложатся на бумагу быстро, уверенно, соразмерно мыслям. Выхватываю из вороха смятых черновиков несколько листов и пробегаю глазами. Меняю слова, фразы, предложения; в мире нет ничего лишнего – всё плодоносит. Мне кажется, что страница достойна выдоха в вечность. Докуренная до фильтра сигарета жжет пальцы, – мне некогда смотреть на пепельницу, – слова, словно первые капли дождя, спешно покрывают лист. Радость творчества! С чем сравнить тебя? С утром, с любовью, с небом, с жизнью.

Встретились мы весной, когда вишневая метель окутывала сады и скверы неповторимым ароматом цветения. Я перешел на другую сторону улицы и увидел ее.

– Марина, – представилось белокурое создание, когда я перегородил ей тротуар, и с вызовом посмотрело мне в глаза. Вихрь чувств закружил наши тела и мысли. Впрочем, какие мысли могут быть в восемнадцать лет. Так любят животные и боги. Зачем мысли, когда теплые губы пахнут фиалками, волосы ее щекочут мое лицо, а несмелые руки делают все впервые в жизни. Какие мысли?! Если сможешь объяснить, за что любишь, значит, любовь твоя недостаточна. Виделись мы каждый вечер, бросаясь друг другу в объятия. Тогда я впервые понял, что время – это иллюзия, ибо, возвращаясь домой под утро, был убежден, что с момента нашей встречи прошло не более часа. Мама, ворочаясь в постели, передавала этими звуками недовольную интонацию – не сплю, все слышу. Я на цыпочках пробирался к своей кровати и, едва коснувшись подушки, проваливался в оранжевую благодать сна.

Ты счастлив потому, что не задаешь себе вопросов о степени своего счастья или несчастья. Когда же возникают всевозможные «если», «надо было», «якобы», «дескать», то окружающий мир обретает форму ромба, а не шара, и ты загоняешься этими «если» в какой-нибудь угол, и шансы выбраться из него ничтожны.

Всё хорошее быстро кончается, и розовая моя юность закончилась: пришла повестка о призыве в армию.

Марина, прижавшись ко мне, плакала, теребя в руках цветущую веточку вишни. Несерьезно-пафосная обстановка вокруг не позволяла сосредоточиться; громыхал медью духовой оркестр, перед глазами мелькали лица, – чужие и знакомые, – в большинстве своем пьяные. Хотелось, чтобы этот балаган поскорее закончился.

– По вагонам! – наконец возопил военком.

На перроне замелькали фигуры родных, друзей. И ее лицо с большими серыми глазами и застывшим в них немым вопросом.

Писал я редко. (К сожалению, в дальнейшем утратил эту

замечательную особенность). Через год наша переписка прекратилась. Служил я в Германии, и было не до водевильных ситуаций.

Служба в армии тоже имеет положительные стороны – после нее все кажется превосходным. Я был свободен от всего, что строит ум. Объятия родных и близких, частые застолья по поводу моего возвращения сделали меня на некоторое время безалаберным человеком. Лишь через несколько дней я спросил о Марине.

– Она уехала. Давно, – сказала мама, опустив глаза. – Кажется, учиться.

Моя реакция была невнятной: ко мне снова кто-то пришёл.

Дима… Личность колоритная и неординарная. Обладая неукротимой фантазией, он был стержнем нашей компании. Все программы наших приколов составлял он.

– Правительство вступило в неравную схватку с народом, – с порога заявил Дмитрий. – Победитель известен заранее. – Он поставил на стол две бутылки портвейна. Я недвусмысленно кивнул на кухню, где хлопотала у плиты мама.

– Всё понял, – бутылки исчезли в недрах его куртки. И нарочито громко сказал: – Погода-то какая, а ты дома сидишь.

На улице я спросил Димку:

– Слушай, а куда Марина уехала?

Он резко остановился.

– Старик, возвращаясь к нашим баранам, смею заявить – мы всё же победим.

– Кого? – я в недоумении уставился на него.

– Т-с-с… – он приложил палец к губам. – Правительство, – с

притворным страхом Вадим огляделся по сторонам, – и чтобы потенциальных победителей не забрали в околоток за распитие спиртных напитков в общественном месте, мы пойдем на кладбище.

Бойкая синичка, сидя на покосившемся от забвения кресте, выводила незамысловатую трель

– Как ты думаешь, о чем она поет? – спросил я.