Ольга Есаулкова - Выбор Евы. Гастрольные истории. Любовь – тональность ля минор

– Я поняла, – ровным бесцветным голосом сказала Ева и нажала «отбой».

Ева снова взяла открытый журнал и, уткнув лицо в его прохладные и гладкие страницы, сползла по стене. Значит, прав оказался Иван Ильич про «попользуются и помашут ручкой». Прав. Как всегда. И от этого густая и вязкая тошнота подступила к горлу, и Еве пришлось с силой сглотнуть ее обратно.

Ева глухо застонала, заныла и смяла первые страницы журнала, так и прижимая горячие щеки к спасительно холодным и при этом таким предательским страницам. Наконец она подняла лицо и подышала ртом глубоко и часто, не открывая мокрых глаз. Катастрофа.

Ева открыла глаза, медленно поднялась, брезгливо швырнула журнал на пол и надавила на него подошвой красной кеды. Растоптать и больше не думать. Она сделала ногой резкое движение, отчего страницы истошно заскрипели и перевернулись. Сквозь муть перед глазами Ева не сразу рассмотрела то, что теперь показывала ей «Музыкальная жизнь». А когда увидела, наклонилась и двумя пальцами за уголок приподняла журнал. «Прослушивание в музыкальное трио „Камертон“ состоится 25 мая. Мы ждем талантливого и самоотверженного скрипача…»

Это уже завтра… Сердце застучало порывисто и громко. «Камертон», то самое «трио золотого звучания», неизменно срывающее овации по всему миру, уже много лет не меняло свой состав. И вдруг сердце сделало сальто и на мгновение остановилось, и отступившая было муть накатила с новой силой. В составе жюри в статусе «приглашенного эксперта» значился Вербицкий Иван Ильич.

Невозможно. Это совершенно невозможно. Но упустить такой шанс – разве возможно?

– Рискнуть, – шепнула Ева, – или забить… Или забыть… Вот в чем вопрос…

В просторном коридоре с высоким распахнутым окном, уставленным разномастными горшками с яркой и пахучей геранью и кадками с раскинувшими во все стороны свои громадные листья аспидастрами, было не очень многолюдно. А все потому, что Ева ужасно опоздала, несколько раз переодеваясь, надевая то песочного цвета строгую юбку, то темно-зеленое платье в пол, а под конец и вовсе разревелась, отчего макияж потек, и пришлось наносить его заново. В конце концов Ева запихнула и юбку, и платье в недра шкафа и надела черные джинсы с бежевой тонкой блузой и белым кардиганом со словами: «Дай бог проканает как брючный костюм. Аминь». И в последний момент, сама не зная зачем, прихватила еще и злополучную шляпу. Впрочем, почему нет? Как говорила мама, театральный костюмер в третьем поколении: «Есть шляпка – есть и женщина. Нет шляпки – нет ничего».

Рядом с окном тихо разговаривали две невысокие девушки, обе в очках, обе с ярким маникюром на длинных ногтях. Эти вряд ли составят серьезную конкуренцию. А вот поближе к заветной двери с надписью «Тихо! Идет прослушивание», где кто-то зачеркнул красной ручкой букву «О» в последнем слове и надписал «И» (и Еве это очень понравилось) стоял рыжеволосый молодой мужчина лет двадцати семи. Он посмотрел на Еву, а вернее, сквозь нее, ухмыльнулся пухлыми губами и поправил идеально гладкий фиолетовый галстук-бабочку на длинной красивой шее с почти незаметным кадыком. «Рыжуля!» – тут же прозвала его Ева. Этот, вероятно, вполне хорош. В игре на скрипке. В остальном – не факт. И Ева усмехнулась, представив себе, как Рыжуля целуется: влажно, слюняво, но очень уверенно и жадно, спеша и причмокивая. Фу, какая гадость! И Ева мотнула головой, прогоняя воображаемый поцелуй с Рыжулей.

Из резко распахнувшейся двери вышел молодой человек со скрипичным кофром, а за ним выскочил мужчина в стильном клетчатом пиджаке и розовых брюках. Его каштановые блестящие волосы торчали вверх, уложенные столь же тщательно и дорого, сколь небрежно, они выглядели а-ля «я просто забыл причесаться». Безумным невидящим взглядом он обвел коридор:

– Кто тут еще остался? Время-время-время!

И тут он увидел Еву и мгновенно кинулся к ней, распахнув руки:

– Ева, не может быть! Неужели я тебе все-таки позвонил и пригласил?

Ева, совершенно не ожидая такого, инстинктивно сделала пару шагов назад, но это никак ее не спасло, и мгновение спустя она уже обнималась с мужчиной и раскачивалась вместе с ним из стороны в сторону.

– Майкл, ты неподражаем! – наконец смогла произнести она, когда ее отпустили, и захохотала.

Директор «Камертона», по паспорту именуемый Михаилом, но для всех давным-давно – Майкл, отодвинулся и посмотрел на нее так, как разглядывают картины в музее:

– Ева, а ты – очаровательна!