Лола Малу - Письма об одиночестве

С другой стороны, 30 уже совсем скоро, и ужас наполнял мою грудь, когда я вдруг припоминал, что жизнь летит, а уже совсем скоро придется умирать. Шансов изменить никчемное существование с каждым часом становилось все меньше. Вот уже несколько лет я ощущал давление, – нет, какую-то ответственность, навязанную мне обществом и семьей. Какие-то странные обязательства перед всем миром завязали мне на руках, ногах и даже языке тугие узлы. Я ведь даже писал то, что от меня ждали: читатели, издательство – я подстраивал свои мысли под их дудку.

Пару раз за годы семейной жизни я подумывал о самоубийстве. Но помилуйте бога – где и когда? Дома, стоя на табуретке в ванной комнате, намыливать веревку, пока Ритка усыпляет Сашку надоедливой колыбельной? Или на глазах у половины города, который никогда полностью не засыпает, кинуться в реку с камнем на шее?

К тому дню, когда мне исполнилось 28, я уже успел побывать женатиком и уже успел развестись. Ритка – моя бывшая жена, как вы уже догадались – увезла сына заграницу сразу после судебного заседания. Два билета на самолет были куплены ей заранее – так непоколебима была ее уверенность в том, что процесс пройдет гладко, или в моей слабохарактерности? Она была права, как всегда: сил и желания спорить с ней у меня не было (за годы совместной жизни я понял, что это бесполезно). Поэтому подписал документы на вывоз ребенка, как мне тогда чудилось, легко, даже с радостью.

Но правом ненавидеть ее я воспользовался сполна. Ожидая своей очереди в душных коридорах суда, я ерзал на месте, потому что ягодичные кости вступали в неравную схватку с жесткостью скамеек (как будто скамейки специально были как камень, чтобы окончательно добить меня), и я постоянно вскакивал, начинал бродить между серых стен, но так еще больше распалялся, потому что взгляд мой то и дело останавливался на Ритке – она кусала губы в нетерпении и блуждала глазами по потолку только лишь бы тоже не видеть меня. Не выдержав, я садился обратно, рядом с ней, но на достаточном расстоянии, чтобы не дай бог случайно не задеть, не коснуться, чтобы видеть боковым зрением только ее локоть, обтянутый в черную ткань, но ни в коем случае не ее лицо. Я вдыхал запах ее приторных духов и представлял… Серая обшарпанная стена напротив вдруг становилась тучным небом, по которому летел самолет в Прагу. Он с гулом двигался вдоль горизонта, то появляясь, то скрываясь за густыми облаками. Могучий, большой вблизи, но маленький, если смотреть с земли, он олицетворял эволюцию, силу человеческого разума. Но вот вдруг что-то случалось: судно резко накренялось на бок и стремительно теряло высоту, выворачивая на лету незапланированные пируэты, рассекая воздух с резким звуком, как будто обезумевший повар одним ударом ножа разрезает хребет давно мертвой рыбы. Земля все ближе, ближе… БАААМ!!! Самолет падал на скалы, ломая на своем пути крылья и заодно выплевывая чемоданы и людей. «Вот тогда-то Ритка поймет, как сильно была не права, осознает свою ошибку, да только будет уже слишком поздно. В последний свой миг она вспомнит меня», – грезилось мне. А потом я вдруг с ужасом ловил себя на улыбке и тут же пытался нагнать на себя строгий вид, отогнать прочь страшные мысли – боялся накликать. Иногда самолет плюхался длинным пузом в океан, но тогда все его содержимое оставалось в нем, а это было не так интересно. В мечтах я забывал, что между Россией и Чехией океана нет. Мне было плевать на него.

Самым ужасным было то, что в Прагу в тот самый раз мы летали вместе. Мне тогда было 25, а Ритке 23. Мы оставили годовалого Сашку ее маме на две недели и сбежали.

Первым делом после покупки билетов Ритка зашла в книжный и купила толстенный путеводитель. Удивительно, но весь вечер она читала его, забыв о сне. Она читала его и в самолете. А я бесился и никак не мог поудобней усесться в узком кресле. «Ты и так туда летишь – смотреть вживую потом будет не так интересно», – съерничал я наконец. Она смерила меня презрительным взглядом и перевела взгляд на страницы. Почему-то тогда у меня мелькнула мысль, что это наша последняя поездка куда-то вместе. Первая и последняя.

Именно в ту поездку мы и познакомились с Мареком. В незнакомом городе мы с

Риткой устали друг от друга за неделю тесного общения. Сашка был далеко: Ритке больше не на кого было отвлекаться, и она пилила меня за выбор неудачных блюд в ресторанах, за то, что под вечер я не мог сориентироваться по карте, и мы добирались в отель лишь к полуночи, хотя блуждали всего в паре кварталов от него, да и в целом за все. А я мог больше не сдерживаться в своих словах – мне теперь не было стыдно перед сыном – и мы постоянно ругались. Поднадоев друг другу, мы продолжали всюду ходить за руку, потому как «хочешь идти далеко – иди с кем-то», но это не мешало нам искать новых знакомств и болтать с кем ни попадя – лишь бы не оставаться наедине слишком надолго. И вот мы наконец отыскали на свою голову его. Он показался приятным даже мне: скромная улыбка, мягкий голос, двухдневная щетина, карие глаза. Светлые джинсы по-молодежному подвернуты, серая футболка помята подмышками, зато на плечи был накинут белый свитер в крупную вязку – было видно, что он не особо следит за собой, однако хочет нравиться. Мы молча потягивали с Риткой пиво за барной стойкой одного из пабов, когда он сел рядом. Поерзав на высоком стуле и оглядываясь по сторонам, он наконец обратил на нас внимание.