Сергей Лемехов - Nympholiada. Тайна, «подсказанная» Лувром. Роман в стихах

«…Как ловко я глупышку обыграл!
Мне кажется, появится надежда.
Должно быть, Эрос в ухо пошептал
Упомянуть, что спрятала одежда.
А с матушкой вопрос решится быстро —
Я денег ей за Лизу предложу.
Стараться если даже сноровисто,
Полгода… больше, больше попишу!»

Вот так и появляются шедевры —
Венеры, Ариадны без одежды.

Спешу предупредить упрёки и волненья,
Какое право, мол, имею сам
Так вольно придавать канву решеньям
По тем делам, что излагаю вам.
Рассмотрим положительно резоны:
Флоренция – особая страна;
Республика, наукою ведома
И пуританством не поражена.
Банкиры чаще к власти приходили
И хлопотали мудро за неё
Да никогда кострами не учили,
Как правильно усвоить «житие».

Со всей Италии под них тянулись люди,
Кто собственною верой увлечён;
В стране, где католичеством повсюду
Особенный порядок заведён:
Из ста дворов едва ли был один,
Куда священник как к себе не заходил.
Власть светская имела мало права,
Чтоб отделяться от церковного устава.
Кто этим тяготился, не терпел —
Достичь стремился Медичей удел.
Тем более французская метла
Войною с севера напуганных гнала.

Поэтому не стоит удивляться,
Что многие еврейские дома
В Республику спешили перебраться,
Когда кругом такая кутерьма.
Но только ли они? Конечно, нет;
Все, кто бежал, для собственных судеб.
Лоренцо Медичи, играя роль патрона,
Сбирал со всей Италии людей,
Способных прославлять делами лоно —
Флоренцию – для царственных затей.

Авантюристы и евангелисты
Рекой в провинцию – Лоренцию – текли.
Литература, живопись, скульптура
Свободу мысли и фантазий обрели.
Их имена украсили равнину,
Преодолев барьер пяти веков,
Венеции, Милану и Турину
Роль отведя вторичных городов.
Ждать не пришлось великих результатов
И гениев, и сущих супостатов.
А первый среди всех – Макиавелли;
Ему бы жить при злобном Робеспьере…
Мог флорентиец убеждать людей:
Свобода – равенство всех цветовых кровей!

Макиавелли, принцев поучая,
Себя как равный с ними проявлял,
Кто сам желал – тех далеко от рая,
Дорогою тернистой направлял.
Но феодальный строй предоминантен:
Бароны, герцоги имеют все права;
В одежде каждый ультраэлегантен,
А в голове готовые слова:
«Служите честно – может, не обижу,
А будете любезны – так повышу».
И каждый служит, служит кто как может —
Никто другой уж верно не поможет;
Неплохо быть, раз так, ростовщиком.

Но сколько их? От силы десять-двадцать,
А тут Флоренция, где каждый пятый дом
Нужду несёт, страшится депортаций.
Община? Это праздные слова,
Досужий вымысел, коль толком разобраться.
Да кто, в какой стране, где и когда
Хоть чем-то одарил единоверца?

Разбухнув, выменем Богатство струйки льёт —
Подрасцедившись, всё в себя сольёт.

И надо ли серьёзно удивляться,
Что женщинам несвойственно бояться
Себя в красивом обществе подать
Или на улице недорого продать,
Стараясь подкопить на жизнь по капле —
Сменить на туфли лыковые лапти.

Так вот: Флоренция в ту пору что Содом —
Доступность жизни, стиль определяла,
И, проливаясь денежным дождём,
В одеждах у «данаек» оседала.
А кто ещё? Приличный итальянец
На луковом бульоне посидит,
Но не откажется в приюте горьких пьяниц
Девчонку на часок перехватить.
Но не свою – набожны католички,
Да и забот потом не разгрести:
Исповедавшись, на алтарь наличность
За удовольствие вторично заплатить.

А на еврейках счет простой, не грешный,
И индульгенции не стоят никакой:
Порядок заведений всем известный
И самый ни на есть что деловой.
Но были бы напрасны утвержденья,
Что каждый волен «да» и «нет» сказать —
У всех свои по жизни убежденья,
Да деньги будут наперёд решать.

Не верите? Заглянем в прежний дом.

«Флоренция похожа на Содом!
Пирамидальные красавцы-кипарисы,
Прекрасные цветущие сады
И господа влюблённые нарциссы;
Все требуют особенной еды,
Зеркальной зачарованности видов,
Где можно проложить свои следы
Без увяданий розовых ланитов.
По соответствию отпущенной казны