Ольга Нуднова: Ветер северный

Линда засияла от счастья. Ее желание начинало сбываться. Она увидит всех Героев романа, а главное, своего кумира, мужчину своей мечты. Саня Григорьев начинал входить в ее жизнь.

Но жизнь настолько непредсказуема, что никогда не узнаешь, что ждет тебя не только завтра, но и даже сегодня вечером. Как все повернется и как все сложится, никто не знает в точности.

Но ты в сотый раз повторяешь и повторяешь: «Но верю я, не все еще пропало. Пока не меркнет свет, пока горит свеча!..»

Интарс собирался на работу. Сегодня были его сутки.

Вчера вечером Надежда вызвала такси и уехала от него.

Со счастливой совместной жизнью как-то не получалось. Все время были какие-то скандалы, претензии, обидки и нервотрепка.

Иногда Интарс вообще ничего не понимал, что случилось и что он опять сделал не так. Надежда сидела в углу, обидевшись и надув губы. Она пыталась наказать его молчанием. А вчера и вовсе уехала к маме. Словно ее мама могла спасти их отношения.

Вчера вечером, когда она хлопнула дверью и ушла, забрав вещи, Интарс вышел на лоджию, открыл окно и стал смотреть на ночной город.

Он пытался успокоиться, прийти в себя, в свое нормальное состояние, свое обычное состояние.

Он работал в силовых структурах. Ему было 25 лет. Элитное подразделение группы «Альфа» было для него родным домом. Друзья и приятели понимали, уважали его. Молодые бойцы брали с него пример.

Но Интарс не был иконой спецназа. Это была его работа, просто работа. Обычная работа, о которой он никому не рассказывал, даже девушке Надежде, которая вот уже два месяца считала себя его девушкой.

Но Надежда его практически не знала. Просто она потихоньку привыкала к нему. И она знала только, что работа у него секретная. А что именно он делает, и в чем заключаются эти секреты, она этим не интересовалась. Приняла, как данность и аксиому, что спрашивать об этом нельзя.

Надежде нужно было, чтобы он просто любил ее, водил в кино и рестораны, давал деньги на шмотки, обеспечивал материальными благами, и в перспективе, позвал замуж, предложил ей руку и сердце.

Сама Надежда приехала из провинции, была веселой и легкой на подъем, любила тусовки в ночных клубах. Она была не дура выпить. Но впрочем, была милой и непосредственной, когда это было нужно. И знала, что именно любили мужчины, в частности Интарс, и что ему от нее было нужно.

Интарс не был монахом. Девушки у него были всегда.

Девушки любили ласкать и гладить его мускулистое, мужественное тело, сильные руки, упругие ягодицы, нахальную улыбку, хитрый прищур больших серых глаз.

Он не любил спать один. Секс всегда входил в его программу жизни, был нужен ему, как воздух. Эту свою физиологическую потребность он удовлетворял, снимая на ночь милых подружек.

Эти мимолетные феи в его жизни скрашивали его одиночество.

Любви он не хотел. В далекой юности он слишком больно обжегся об эту Любовь. Как в песне поется: «Была ему любимая, а стала женой другого…»

Эту любимую он забывал очень долго. Чувств больше не хотел. Хотя в глубине души, где-то-где-то там глубоко внутри его души все же иногда скребли кошки. Возникали мысли, от которых хотелось спрятаться. Хотелось, чтобы в этой его жизни все же был кто-то. И этот кто-то был ему родным, близким и любимым, кто сможет тронуть его сердечные струны, заглянуть и понять его душу.

И тогда душа снова оживет. Запоют райские птицы, распустятся цветы. Жизнь снова станет прекрасной, удивительной и наполнит приятными сюрпризами.

Надежда удержалась дольше других, дольше всех его подружек.

Уже два месяца она жила в его уютной квартире на последнем этаже. Она следила за порядком в его доме, поливала цветы, пыталась приготовить что-то вкусненькое, когда он приходил со своей секретной работы, усталый и измученный.

Но она чувствовала и понимала, что он ее не любит.

Душа его была для нее закрыта. Интарс просто жил с ней рядом, жил какой-то своей, отстраненной жизнью. О чем он думал, когда смотрел на нее, Надежда не знала. Впрочем, знать и не хотела.

Они поругались в очередной раз. Из-за чего? Она представляла смутно, даже и не помнила. Но что-то в его словах ее задело, сильно задело и даже очень. Какой-то пустяк сорвал тормоза.

Его насмешливые глаза, казалось, заглянули в самую ее душу, взбаламутили, подняли с самого дна всю муть и гадость. Были произнесены те самые последние слова, которые она сказала ему сгоряча, не подумав. Была пройдена точка невозврата. Надо было что-то решать. Мириться, прощать или расставаться. Но когда нет Любви, простить можно, но другой сразу становился чужим. Точку нужно было ставить однозначно. Никаких многоточий и отрезания хвоста по частям.