Светлана Гребенникова - Мерцание зеркал старинных. Я рождена, чтобы стать свободной

Федя стоял чуть поодаль и наслаждался картиной, которая разворачивалась перед ним. Он умиленно произнес:

– Наташка, ты похожа на Мадонну.

– Федь, – на свой страх и риск позвала я его, – подойди к нам. Я хочу посмотреть, как ты держишь свою дочь… нашего ребенка.

Он не заставил себя ждать, и по тому, как он смотрел на Софийку, я уверилась: пока он ничего не понимает. Но я уже знала, что это только вопрос времени. Наступит день, и он усомнится, и тогда это загнившее зерно упадет к нему в душу так глубоко, что пустит там корни… И однажды он всё поймет. А пока он держал ее, так нежно прижимая к своей груди, как лишь любящий отец может держать свое чадо.

– Софья Федоровна… смотри, доченька моя, вот по этой дороге папа увезет тебя…

Он подошел с ней к окну и приподнял ее на руке.

– Куда это ты собрался ее увезти?

Он повернулся и недовольно буркнул:

– Ну не мешай, Наташ, ну что ты всё время меня перебиваешь?! Ты что, не видишь, я со своим чадом общаюсь. Это же моя до-о-очь, кровиночка моя!

– Ну да… – спрятала я глаза.

И подумала: «А может, всё обойдется? Вдруг он не догадается? Чего заранее страшиться? Может, и не заметит. А что светленькая… скажу, что в маму мою пошла, благо он не видел ее никогда. Главное, сейчас он не знает всей правды, а я о нём всё знаю, и карающий меч в моей деснице…»

Федор поднял Софию на вытянутой руке к потолку, и мне отчего-то стало страшно: вдруг уронит.

– Дочку положи, это тебе не игрушка.

– Чегой-то я ее положить должен?! А может, я еще подержать хочу, может, прямо-таки не могу с ней расстаться, нету мочи оторваться от маленькой своей конфеточки? Ты только посмотри, какая она крошечная, какая лапушка… Наташа, мне кажется, она будет твоей точной копией.

Федор аккуратно положил дочь мне на руки. Я улыбалась, разглядывая ее смешное личико с белыми молочными пупырышками на носу. Она смешно зевнула и уставилась на меня своими темно-синими, чуть с поволокой глазами. «Хорошо бы, – усмехнулась я про себя, – если бы она и вправду была похожа только на меня».

Нежно покачивая дочку на руках, я ходила по комнате, шепча ей на ушко:

– Ну что, Софийка, смотришь? Ты уж постарайся, не подведи маму, а то несдобровать ни тебе, ни мне!

Я поцеловала ее и отметила, что она по-особенному пахнет – молочком. А какие нежные были у нее щечки! Мне отчаянно захотелось укутать ее и забрать к себе в комнаты, положить в свою кровать и не расставаться ни на минуту.

Нежно прижимая ребенка к груди, я ходила по комнате, и мысли текли плавно, спокойно. Я впервые испытала необъяснимое чувство радости и счастья от того, что являюсь одной из тех, кто дал начало новой жизни. Я представила, что, наверное, вот так же, прижав к сердцу, ходила со мной моя мама, качала меня, баюкала и пела колыбельные. Новое, необъяснимое чувство возникло внутри, и мне захотелось, чтобы оно длилось как можно дольше: «Надо бы распорядиться, чтобы колыбельку перенесли в мои покои. Я ее мама, и кроме меня никто не сможет о ней позаботиться так, как я. Ах, как это чудесно: видеть ее маленькое тельце и распахнутые глазки. Они смотрят на меня, и душа переполняется счастьем. И пусть я не кормлю ее, да и не хочу этого делать, всё равно, она моя и должна все время находиться рядом со мной.

Каждую секунду я должна видеть маленькое личико, которое напоминает о сумасбродных минутах моей жизни. Эта девочка стала самым большим, но таким приятным конфузом, который только мог со мной произойти! Нестираемое, неопровержимое доказательство бесшабашности моих мыслей и необдуманности деяний. Вот он, плод той странной, давно позабытой любви, того чувства, которое уже почти стерлось из моей памяти. И вряд ли когда-либо возродится в событиях наступивших дней…

Даже если бы я хотела разыскать ее отца, то, наверное, не смогла бы. Ведь я понятия не имею, где он обитает. А он? Он так больше нигде и не объявился. Бросив мне те высокопарные слова, пропал, видимо, не смея нас беспокоить… Ну и Бог с ним! Зато он оставил мне такую прекрасную девочку, которая не принадлежит этому иуде, псу-предателю, этой деревенщине! И она не несет никакого поганого наследия, которое смогло бы вырастить из нее деревенскую тетеху, подобную его сестрице или матушке».

Вот этому я была действительно искренне рада. Я не горевала, что Федор мне изменяет, но страдала от того, как изощренно он пытается расправиться с моим отцом…

Вспомнив о неприятном, я занервничала, и Софийка почувствовала это. Она сморщила носик и начала хныкать, а потом и вовсе расплакалась. Я беспомощно держала ее на руках и совсем не знала, что делать…