Татьяна Иванько - Говорит и показывает. Книга 3

– С плохой компанией связалась, – улыбнулась Бабенюр-Агнесса, собирая лицо в сухие складки. – Влюбилась… воровали мы по мелочи, ларьки грабили сигаретные, галантерею, гастроном… Ну и… – она вздохнула, опуская чудные тёмно-серые глаза. – Альберта моего убили в зоне. Он старше был, уже на взрослую зону попал. Вышла я. К дяде не пошла уже, не хотела пятном на них оставаться, и так… Вот и рванула в Москву. Паспорт купила, связи-то появились, сами понимаете… Вот и стала Агнессой Илларионовной Савицкой, – она взглянула бочком лукаво. – Прям… умора, какая я Агнесса? Но живу уж пятсят лет почти что.

Она и в домработницы попала случайно, «не думала даже об этом». Приехала в Москву и первое время работала в метрострое. Но заболела и…

– В больнице-то и познакомилась с Мартой Макаровной. Она навещала свою мать. Я услышала их разговор, что новая квартира, большая, что она, хозяйка, занята всё время на работе, и времени и сил на домашнее хозяйство не хватает. Меня как тюкнет, я возьми и спроси: может, вам помощница нужна?.. Ну и… и комнату помогли мне в коммунальной получить, прописка уж была. Но домашняя работа – это не метро рыть… Я прям вздохнула, хоть из-под земли выбралась. Никогда не обижали меня. Готовить я всегда любила и получалось всегда… Вальтер школьник уж был. Классе в четвёртом учился. Да, в четвёртом… десять лет ему было. Хороший был пацан всегда, не барчук. Да… И отец его, секретный академик. Такой секретный, што я до сих пор и не знаю, где ж он работал. Даже награды и те в сейфе прятали… Говорили, сидел тоже, но никогда вслух не обсуждали. У него, между прочим, была семья до Марты. Фотографии до сих пор лежат, в шкатулке. Там сын его, жена первая… Не знаю, может умерли… Марта знает, он не скрывал, но я не расспрашивала никогда.

Не знаю, почему я вспомнила сейчас об этом, разглядывая сияющую чистотой кухню. Если бы не Агнесса, я никогда бы такой чистоты не добилась. Да и такого уюта в доме тоже. Я долго обживала его. Отторгая, не оставаясь будто насовсем. Но сближение с Агнессой и к дому помогло привыкнуть. Тогда и мебель мы сменили, и двери, и светильники… да всё. Марта Макаровна с удовольствием наблюдала преобразования, полностью изменившие её квартиру.

– Вы не обижаетесь? – спросила я.

На что она улыбнулась и даже приобняла меня:

– Напротив, Маюша, я очень рада, что ты, наконец, захотела считать этот дом своим. Я всё боялась, что ты вот-вот всё бросишь и сбежишь. Будто ты только на время зашла, и ждёшь момента улизнуть, – сказав последние слова, она пристально посмотрела на меня.

Нельзя сказать, что она так уж ошибалась в этом. Именно так. Именно так, я несколько лет только и думала об этом, как бы улизнуть, уйти и прекратить эту двойную жизнь. Я так надеялась, что Таня, наконец, перетянет Вальтера к себе, что, наконец, он поймёт, что… Не знаю, чего я хотела. И продолжаю хотеть, но все мои попытки убедить его отпустить меня, наталкивались всё на то же: я могу уйти только одна.

И я привыкла. Как и все мы привыкли к тому, что мы живём странной жизнью. Странной семьёй. Только на первый взгляд мы были семьёй самой обычной. Я не знаю и никогда не интересовалась, сколько побочных связей имел мой муж, но уверена, что немало. Однако, это почему-то не отвлекало его от меня. Напротив, придавало какой-то ярости его страсти. И парадоксальным образом будто подогревало его любовь. Ещё и поэтому я не могу уйти.

А может быть… потому что тоже люблю его? Сложно не любить того, кто любит тебя. Почти невозможно.

И это чувствует и понимает Ю-Ю. И терзается этим и временами терзает меня. Как и Вальтер. И это тоже стало привычным. И упрёки, и вспышки гневной ревности, ультиматумы и требования. Особенно, если ко всему примешивался алкоголь, что тоже случалось. Тогда и посуда билась, ломались стулья, и громогласные вопли сотрясали наш дом. Наш дом на Кутузовском. И наш дом в Товарищеском…

Пока дети были маленькими наши с Ю-Ю свидания были частыми и дети ничем нас не стесняли, но они росли и всё становилось сложнее. И моя жизнь стала не двойной, а уже тройной. Дядя Илья должен был оставаться для них дядей Ильёй. Поэтому мне намного сложнее стало находить время для наших встреч. Но я находила это время. Без Ю-Ю я не могла жить. Не могла и не могу, не смогу никогда. Хотя и он бесился и сводил меня с ума. Ревность и требования немедля всё прекратить не иссякали. И тоже битьё посуды, расшвыривание мебели, обиды, упрёки, даже слёзы…

Сколько любви, столько и терпения было в моей жизни. Но чем старше становились дети, тем сложнее было вести эту двойную жизнь. Они всё начинают понимать, вернее не понимать, но чувствовать, что всё не так просто и стандартно происходит в нашей семье.