Юлия Ковалькова - ~ А. Часть 2. Найти тебя

Еле упокоившись, перестал смеяться. Оборачиваюсь:

– Ты вчера что помимо холодных бутербродиков ела?

– Ничего, – отвечает чуть раздраженно, напоминая мне, что она – взрослая-девушка-сама-по-себе.

– То есть, сидела на сухомятке. Да? – Пауза. – Все, Сань, давай, ешь кашу… Или, подожди-ка, так сказать, подсластим тебе пилюлю. – Распахнул холодильник, поискал глазами джем, сваренный Вероникой, прихватил банку и вернулся к Сашке: – На, в кашу положи, будет вкусно.

– Зараза, – бормочет она и добавляет что-то еще на эстонском, что, судя по тону, можно перевести как «черт бы тебя побрал, Сечин». Нехотя придвигает к себе тарелку с овсянкой, после чего прицельно смотрит на банку и, открутив крышку, щедро выкладывает на кашу клубничный джем. Зачерпнула эту смесь ложкой и, морщась, потянула ложку ко рту. Буквально слизнула каплю каши, задумчиво пожевала, издала нечто вроде одобрительного: «Хм» и, откинувшись на спинку стула, зачерпнула полную ложку. Переправила кашу в рот и вскинула на меня глаза: – Слушай, а вкусно! – Спохватывается: – А ты почему не ешь?

– И я буду, – невозмутимо киваю я и на ее глазах достаю из холодильника тарелку с нарезкой и сыром. Поставил все это на стол и, удобно расположившись на стуле напротив замершей Сашки, начинаю со вкусом складывать себе бутерброд. Саша медленно кладет ложку на стол, и я уже предвкушаю либо взрыв, либо, вообще, ложку мне в голову, но тут она начинает смеяться, и этот звук серебром разливается по моей кухне.

– Нет, ну ты нереальный, конечно, – успокоившись, вытирает мокрые от смеха глаза.

– Ага, я такой, – довольно киваю я и придвигаю к ней тарелку с нарезкой: – Угощайся.

– Да нет, ты, конечно, прав. Я лучше овсянку, а то и так после вчерашней голодовки желудок болит, – недовольно дергает носиком и принимается за кашу.

– Таблетку дать? – с бутербродом в руке замираю я.

– Слушайте, доктор, идите вы на фиг. – Сашка совершенно по-кошачьи высовывает язык и с коварным блеском в глазах начинает облизывать испачканную джемом ложку. А я смотрю на нее и думаю, что это она нереальная. Нет, не сложная – просто умная, тонкая, очень чувственная, потрясающая в постели и вдобавок с таким чувством юмора, который кое в чем превосходит мой стиль. Впрочем, если разобраться, то мы вообще с ней похожи.

«Похожи…»

– Слушай, а у тебя когда день рождения? – интересуюсь я, поднося ко рту бутерброд.

– Тринадцатого декабря, а что?

«Тринадцатого? Забавно. То есть если я родился первого января, то у нас с ней почти ровно девять лет разницы. ЕСЛИ, конечно, родился». Голову моментально сжимают стальные тиски, и я, буквально швырнув на тарелку свой бутерброд, откидываюсь на спинку стула, зажмуриваюсь и начинаю тереть переносицу.

«Что ж ты сделала, моя-сука-настоящая-мать, что я даже не знаю своей настоящей даты рождения? Что я тебе сделал, что ты мне так отомстила, и я даже не могу сказать женщине, что у нас с ней чуть меньше месяца разницы в дне рождения?» И флер и романтика беззаботного утра рассеиваются, обращаются в прах, и я уже начинаю жалеть, что Сашка сидит сейчас рядом и видит все это, и что я, чтобы остаться вежливым, даже не могу встать и уйти, закрывшись от нее дверью.

Не столько слышу, сколько чувствую, как она поднимается:

– Дай мне руку, пожалуйста.

– Зачем?

– Затем, – сама находит мою ладонь и пытается на нее опереться, чтобы забраться ко мне на колени.

– Не надо, – вяло сопротивляюсь я.

– Я стою босиком на холодном полу, – жестко напоминает Сашка. Приходится сдаться. Она перекидывает через меня ногу. Через секунду, устроившись на мне, обхватывает ладонями мое лицо и пытается заглянуть мне в глаза, а я отворачиваюсь.

– Ну, что случилось?

– Да ничего не случилось, – я слабо отбиваюсь, но она не поддается, и я, оставив в ее распоряжении свое лицо, перевожу взгляд в окно. Смотрю куда угодно, только не на нее. Никогда еще не чувствовал свою оторванность от мира нормальных людей так болезненно-остро.

– Знаешь… – медленно начинает она.

«Знаю что? Что сейчас ты произнесешь: „Расскажи мне и тебе будет легче“ или „Я тебя выслушаю и пойму“? Знаешь, я слышал эту банальщину много раз. А от тебя я совершенно не хочу ее слышать».

– Знаешь, я никогда не видела, чтобы у тебя были беззащитные глаза. Мне кажется или ты действительно не даешься? Почему? Потому что тебе неприятно? Или… – она делает паузу и, чуть откинувшись, рассматривает меня. – Или ты просто прячешься?