«А что, если это…» – осеняет меня. Но то, что пришло мне в голову, настолько нелепо, чуждо и нереально, что у меня дрожь по коже и даже леденеют конечности. Вздрогнув, увеличил температуру воды. Пытаясь отвлечься, принялся думать о Саше («Интересно, сколько ещё она собирается мариновать меня?»), о Карине, разбившей сердце Андрею, об Андрее, который ещё раньше разбил сердце Карине, о звонках в клининговую компанию, которые мне ещё предстоит сделать, о спортзале, куда тоже надо сходить, и буквально выдавливаю эту женщину из головы, выбрасываю все, кроме одной своей фразы.
«Прости, что я стал взрослым…»
«Да, я давно уже вырос, – с ожесточением, поразившим меня, думаю я, – но если ты та, о ком я подумал, то я бы никогда в жизни не бросил тебя. Это ты меня бросила!»
– Ого! – ровно в час дня грустно хмыкает Литвин, возникнув на пороге моей квартиры, пока две юных гражданки союзных братских азиатских стран (ничего личного, всего лишь представительницы клининговой компании), зажигательно поглядывая на меня из-под длинных черных ресниц, скромно просачиваются за дверь, сжимая в руках по крупной купюре (опять же ничего личного – всего лишь мое алаверды за даже не убранную, а вылизанную ими квартиру). – Умеешь ты устраиваться, как я погляжу.
– Опыт холостяка, родной, – пожимаю плечами и, стянув с носа очки, разглядываю Андрея. У Литвина на лице (и на лицо) вся какофония бессонной ночи, отягощенной злоупотреблением сигарет и, как мне кажется, крепких спиртных напитков.
«Что ж ты делаешь с собой, а? Ты же хирург и самый лучший детский врач, которого я только знаю. Тебе же спиртное в таком количестве категорически нельзя жрать – будут руки дрожать», – думаю я.
– Пойдем на кухню? Хотя, если честно, я бы лучше на улицу вышел, – говорю я вслух и даже морщу нос, пытаясь показать Литвину, что из квартиры ещё не выветрился запах моющих средств, а заодно и намекнуть ему, что надраться у меня у него не получится. – А ещё я бы поел, – добавляю я, намекая на то, что холодильник пуст, и виски в нем тоже нет.
– Можем совместить, – рассеянно отвечает Андрей, глядя куда-то сквозь меня.
«А ему ведь и вправду хреново…»
– На ком поедем? – продолжаю я, имея в виду, на чьей машине мы отправимся на поиски какого-нибудь мало-мальски приличного заведения в моем районе, потому что ехать в центр реально не хочется, а ехать в «Успенское» после вчерашнего – тем более.
– На мне, иначе я точно напьюсь, – мрачно произносит Андрей, продолжая смотреть сквозь меня.
– Ты вчера пил? – я прищуриваюсь.
– Нет. А что, по мне не заметно? – вяло огрызается он.
– Заметно. Уже. Ладно, погоди, я переоденусь, и мы сразу выходим.
Литвин рассеянно кивает и косится на мои домашние джинсы, футболку и мокасины на босу ногу (не в шлепанцах же перед девицами из клининговой компании ходить?) и, кажется, впервые замечает, во что я вообще одет.
– Хочешь, попей чайку, пока будешь ждать меня? – предлагаю я и киваю на кухню.
– Да ну, неохота ради этого ботинки снимать. Я лучше тут посижу. – Андрей плюхается на банкетку.
Когда я, натянув свитер и сменив джинсы, выхожу из спальни, то застаю Литвина в позе Роденовского мыслителя: согбенная спина, потухший взгляд, наморщенный лоб, подбородок с окладистой рыжеватой бородкой, упертый в чудовищных размеров кулак. Но эта поза вызывает не улыбку, а откровенную жалость, и мне уже жутко хочется взять Андрюху за шкирку и хорошенько встряхнуть его, а ещё лучше, набрать Карине и от души навалять ей за то, что она по своей дурости ломает Андрея. Вместо этого я говорю:
– Все, я готов, поехали.
– А, что? – Литвин вздрагивает и приподнимает голову. В голубых глазах – скорбь, печаль, вселенская тоска и что-то ещё, что до ужаса напоминает затравленный взгляд мужчины, загнанного любимой женщиной в угол.
– Я говорю, поехали, – жестко повторяю я.
– А, ну да. – Вынырнув из своих невеселых мыслей, Литвин поднимается. Я надеваю куртку. Мы выходим из дома, я запираю дверь, мы спускаемся вниз, садимся в машину и едем по Рублёвке в сторону заведения с занимательным названием «Fresco», которое я успел найти по Интернету и которое не обрадовало меня ничем, кроме относительно близкого расположения.
Разговор в машине не клеится. Не клеится он и в кафе, где я быстро закидываю в себя салат и кусок мяса, а Андрей вяло ковыряется в «Цезаре» и бросает унылые взгляды на пару, сидящую за соседним столом. Пара состоит из мужчины и девочки лет четырех-пяти. Поскольку девочка и мужчина похожи, я делаю несложный вывод, что это отец и дочь. К стулу девочки привязан воздушный шарик – по всей видимости, папаша с дочкой где-то гуляли, а теперь зашли сюда пообедать. Девочка, сидя на слишком высоком и широком для нее стуле, болтает ногами, жизнерадостно щебечет, разглядывает официантов, кафе и периодически озабоченно оглядывается на шарик, пока отец пытается скормить ей очередную ложку картофельного пюре, горкой лежащего в её тарелке.
Читать дальше