Виктор Вассбар - С мыслью о…

– К-к-какую к-к-курицу, Вася? – заикаясь, проговорил Николай Павлович.

– Которую ты у меня украл!

Надвигаясь на соседа, Вася придавил его своим необъятным животом к стене, затем отодвинул в сторону, чтобы не мешал проникнуть в квартиру, и быстро прошёл на кухню. Николай Павлович последовал за ним.

Вася открыл дверку холодильника, осмотрел его содержимое, заглянул в кастрюли, исследовал духовой шкаф газовой плиты, вытряс содержимое мусорного ведра на пол. То, что он искал, а искал он курицу или хотя бы кости от неё, этого на кухне Николая Павловича не было.

– Сожрал, гад! И когда только успел кости выбросить? Мало того, что мою водку на халяву пил, ещё и курицу с моими яйцами слопал. Уху паразиты выхлебали.

– Уху-у-у? – поняв, с какой целью Ключкин валился в его квартиру, протяжно проговорил Николай Павлович. – Никакую уху ты нам не давал. Мы редиской закусывали, луком и консервами. Да ты же сам её всю съел. Перед собой тарелку поставил и хлебал из неё, а потом, прям, из кастрюли стал хлебать.

– А стерлядь где?

– Ты её, Вася, прям с панцирем съел. Тебе что… у тебя зубы железные, – держась за сердце, ответил Николай Павлович. – Ты бы, Вася, шёл домой. Что-то худо мне, растревожил ты меня шибко.

Тебя растревожишь. Знаю, как водочку-то хлещешь! Ладно… пусть я съел уху. А где курица? У меня ведро пустое… костей нету.

– Ты что, Вася!? Думаешь, что я её съел. Ты посмотри, – Николай Павлович ощерился, показывая гнилые зубы. – Моими зубами только манную кашу исть… а ты курица, курица. Сам её всю с костями съел, а сейчас ходишь и выпытываешь что, к чему. Не ел я твоей курицы… ни кусочка… она у тебя и недоваренная была. Ты её при нас на газ поставил, а как вода закипела, через десять минут вынул и стал есть. Меня, прям, чуть не выворотило.

Вася сел на табурет, он скрипнул, но не развалился.

У Николая Павловича вся кухонная мебель, как впрочем, и гостиная – раздвижной квадратный стол, облезлые стулья, диван, тумбочка под телевизор, этажерка с десятком книг, – в основном стихи, трёхногий журнальный столик и шкаф для посуды, были куплены в годы его молодости, и несли печать усталости.

– А яйца? Кто яйца слопал? – не унимался Ключкин. – У меня в холодильнике было тридцать два яйца… ни одного не осталось.

– Ты, что и вправду думаешь, что мы съели все твои яйца? Ни я, ни Воронцов сырые яйца не едим. Мы это тебе говорили! И что в них там тыщи всяких са-ло-майи-незов, – по слогам выговаривал трудное, малопонятное слово Николай Павлович, – тоже говорили. Нафиг они мне сдались! Я и жареные не ем. Чё, я дурак чё-ли чтобы разные сало-маниё-зы подхватывать. От них, говорят, в век не избавишься, они как живчики там разные по организму разбегаются и грызут его. Не-е-ет, Вася, ты меня этим не упрекнёшь. Ты хоть кол на своей голове тещи, а только всё одно будет бесполезно. Так-то!

– А тогда ж где они? Скорлупа есть, а яиц нету!

– Ты сначала дырочку в них проколупывал и выпивал, от тех первых яиц скорлупа и осталась, а потом стал по-одному доставать из холодильника, ты же рядом с ним сидел, и со скорлупой в рот пихать. Так все со скорлупой и поглотил.

Вася почесал правую бровь, встал и, не сказав ни слова, вышел из кухни. Через пять секунд до Николая Павловича донеслись шлёпающие шаги Ключкина, поднимавшегося по подъездной лестнице к своей квартире.

– У-у-уф! – Облегчённо выдохнул тугую струю воздуха Гудзь, и пошёл к входной двери, чтобы закрыть её за нежданным гостем, но прикрыл её всего лишь наполовину.

Дверь толкнула Николая Павловича в обратную сторону. На пороге стоял Ключкин.

– Дай топор! – безумно вращая глазами, прокричал он.

– Ты эт… Вася… ты чего это?..– отстраняясь в сторону, перепугался Николай Павлович.

– Дай, говорю, топор! Дверь захлопнулась, домой не могу зайти.

– А… я эт… щас… усмиряя глухо забившееся сердце глубокими вздохами, отрывисто проговорил Гудзь и пошатывающейся походкой пошёл в гостиную комнату. Открыв нижние створки шкафа, вынул из него топор.

В голове Николая Павловича за миг пронеслась жуткая мысль:

– Я ему топор, а он меня им по голове. Нет, не дам. Ежели и вправду дверь захлопнулась, сам открою. Нет, нельзя, потом скажет, что я вломился в квартиру, чтобы убить его. У него с перепоя чёрт-те знает, что сейчас в голове. И не дать, тоже не хорошо, сосед как-никак. А, нафиг, брошу топор, а когда он его поднимать станет, дверь захлопну.

Свершить задуманное Николаю Павловичу не удалось. Вася вырвал у него топор прежде, чем тот выбросил его за порог своей квартиры.