Такой вот белой лилией, нежной и ранимой, казалась Ольга в эти дни. Ее редкий, но заливистый, по-детски звонкий смех; ее вскользь брошенный шутливый взгляд бередил душу Олега. «Она, это она,– кричала его душа.–Боже мой, как ее не упустить? Я без нее не проживу!».
Пред тем, как Скляру надо было уезжать, они в последний раз сидели в кафе. Словно оправдываясь перед собой или перед теми, кто будет ее осуждать, Ольга говорила с гримасой боли на лице:
–Ну скажи, Олег, разве я не могу хоть капельку почувствовать себя счастливой? Неужели на моем веку одни только злыдни, пеленки, посуда, уборка, одна мысль: во что одеть, чем накормить? Неужели я родилась для этого? Ну скажи, зачем тогда бог наказал меня этой жизнью?
–Оля, ну не убивайся ты так! – Олег мягко прикрыл ладонью ее узкую, с прожилками вен руку.– После черного обязательно будет белое.
–Белое у меня было в эти дни,– горестно сказала Ольга.– Ты уедешь, а я опять возвращусь в черное. Извини меня, пожалуйста, что я порчу тебе настроение, но кому-то же я должна сказать, что я чувствую, чем живу. Все в себе, да в себе таишь. Сил не хватает носить все это. Вот говорю тебе, потому что ты уедешь и вряд ли вернешься. Зачем тебе наши заботы.
–Глупенькая, не переживай,– Олег шаловливо нажал пуговку ее мокрого носика.– Я только рядом с тобой понял, что значит быть счастливым и иметь нормальные отношения с женщиной. Как же я от этого убегу? Я буду лететь к тебе при первой же возможности. Я рассказал все о себе, все по-честному, без утайки. Я скоро решу свои семейные проблемы, а у тебя они, похоже, давно решились. А все остальное чепуха.– Олег говорил с таким жаром, с таким чувством правды перед собой и перед ней, что Ольга верила. Скляр видел, что она верит, и все в нем пело: она…она…это она!
Пульс предприятия ярче всего бьется в двух его отделах: снабжения и сбыта. Если возле сбыта толкаются люди, если оттуда то и дело выбегают на чей-то зов и таинственно шепчутся быстрой скороговоркой, если покупатели торопливо суют в какое-то помещение свертки и баулы, если за сотрудниками отдела по окончанию рабочего дня приезжают машины и становятся поодаль, а сами сотрудники пыхтя и оглядываясь, тащат пузатые сетки, портфели и сумки – значит, завод или фабрика, или комбинат делает нужную для населения продукцию, значит, нет проблем со сбытом, значит, нет необходимости идти в бухгалтерию и выяснять платежеспособность этого предприятия. Так, по крайней мере, было в советские времена и в первые годы независимости.
Если в отделе снабжения никого нет, кроме начальника, да и тот сидит, красный от напряжения, то и дело поднимая и опуская трубки телефонов, зажав одну из них плечом и щекой и разговаривая по другой, если заводской гараж пуст– значит, с комбинатом все в порядке – все при деле.
Сейчас в отделе снабжения все на своих рабочих местах. Нина Сероштан, 35 лет, незамужняя, тоненькая, похожая на артистку из фильма « Иван Васильевич меняет профессию», прилежно выщипывает брови. На столе у нее еще какие-то косметические причандалы: очевидно, дело одними бровями не ограничится.
Двое молодых парней играют в «морской бой». С фантазией у них дефицит. Единственное отличие от школы – играют на пиво. Начальник отдела Борис Кущенко, круглолицый, розовощекий, тридцатилетний, перекладывает документы, некоторые из них неторопливо, сосредоточенно читает, изо всех сил пытаясь создать хоть какое-то подобие деловитости. Штиль, ни ветерка, паруса висят безжизненно, как тряпки. Никакого движения, духота, все соскучились по настоящей работе. Начальство попряталось по кабинетам, никто никого не контролирует, не подгоняет, не распекает, а потому всем как- то неловко, все напряжены, хотя и изображают « работу».
– Слышали,– говорит Нина, держа щипчики над бровью, – в гостинице «Прибой» застрелили авторитета. Кличка, кажется «Сандро». Сожитель директрисы, командовал всем парадом: гостиницей, рестораном, сауной. Чуть что, ножом всем угрожал, с двумя пистолетами ходил открыто. Доходился. Уже в машину садился, а его бах-бах – и насквозь. Боже мой, что творится в стране. Страшно становится.
– А что тебе? – ухмыляется Борис.– Ты же гостиницу, лучшую в городе, не прибираешь к рукам? Он, говорят, половину персонала выгнал в шею, просто так. « Не приходи больше сюда»,– и показывает пику. Ни приказов, ни указов, сотрудники тайком забирали трудовые книжки. Он думал, что все люди – овечки, будут все терпеть. Вот и напоролся.
Читать дальше