Анна Зенченко-Фарафонтова - Ромашки для Сашки

Выезжали в аэропорт рано утром – в шесть часов. Алена поцеловала сына – мальчик спал, раскинувшись во сне, румяный, вихрастый ее мальчишка, Димина копия.

Поначалу шли письма. Алена звонила пару раз, но связь была плохая, и родители лишь услышали: все хорошо, устроились, работаем…. Раза три передавали от Алены деньги какие-то неизвестные люди: 200 долларов, 100, 300, а потом все затихло: ни переводов, ни телефонных звонков, ни писем. Алена словно в воду канула. Так прошел год, и два, и три. Полина Викторовна вся почернела от горя, слегла. Павел Михайлович несколько раз ходил в милицию, писал заявления, подавал в розыск – но результатов не было никаких. Павел Михайлович корил себя за то, что проявил слабость. Не надо было пускать. Сам виноват. Если бы проявил настойчивость – не случилось бы беды. Но у истории не бывает сослагательного наклонения. И у судьбы тоже не бывает.

Наступили совсем тяжелые времена. Работы у Павла Михайловича не было. Его сухогруз, на котором он ходил в море на вахту, был расформирован. А тут еще одна беда нагрянула – у Полины Викторовны обнаружили рак. Муж отвез ее в больницу, назад она уже не вернулась. После похорон Павел Михайлович долго не мог прийти в себя. Сильно горевал. А потом стал выпивать, заливать горе алкоголем. И только маленький внук Гоша, который уже пошел в школу, заставлял его кое-как держаться – ведь у мальчика, кроме деда, никого не осталось.

«Сирота ты моя горемычная, – вздыхал Павел Михайлович, вытирая скупые старческие слезы. – Одни мы с тобой на всем белом свете. Э-э-эх! Но мы повоюем, Егорка. Нам нельзя сдаваться»!

Учебный год заканчивался, и день начался с общешкольной линейки. Олеся Леонидовна завела ребят в класс, рассадила за парты. Место Гоши Жукова пустовало. Пустовало оно уже третий день. Олеся Леонидовна сделала отметку у себя в журнале. Ребята шумели: впереди школьные каникулы. Радость переполняла и детей, и учительницу – долгожданный отпуск сулил ей поездку на Золотые пески с любимым, и не важно, что с чужим мужчиной. На пальце блестело новое колечко с бирюзой – а это уже что-то значило!

В дверь постучали, и на пороге появился улыбающийся Гоша Жуков с букетом цветов. Его было не узнать: чистенький, аккуратно подстриженный, в новой белой рубашечке с галстуком, в новеньких джинсах и в пиджачке, в новых сверкающих ботинках. Правда, и пиджачок, и джинсы были на размер больше, с подвернутыми рукавами и штанинами, но вид у мальчика был очень нарядный. Весь он сиял, как новенький пятачок. За руку Гоша держал молодую, худенькую женщину, похожую на девочку-подростка. Она была такая худая, что даже сквозь подол ее легкой длинной синей юбки с оборкой просматривались острые коленки. Это была Алена. Ее густые волосы пшеничного цвета были собраны в тугой пучок. Никакой косметики. Из-под челки смотрели большие, голубые, как горный хрусталь, глаза, окаймленные черными ресницами. И были эти глаза уставшими, глубокими, пронзительно печальными и холодными, как льдинки. Но эти льдинки мгновенно таяли, как только она обращала свой взор на сына, гладившего маленькой ладошкой ее руку. «Это моя мама!» – сразу с порога заявил Гоша и нежно посмотрел снизу вверх на свою маму, не отпуская ее ладонь. Алена поздоровалась, подошла к столу, достала из сумки большую коробку конфет, вручила ее растерявшейся Олесе Леонидовне. Гоша протянул своей учительнице букет цветов.

– Спасибо вам за Гошу, за вашу заботу и внимание к моему сыну, – сказала Гошина мама и улыбнулась. Улыбка оказалась вымученной и искривленной, губы сместил в сторону грубый – на всю щеку – розовый шрам, который уродовал ее маленькое треугольное лицо. Гоша сиял от счастья. Он ни на минуту не отпускал мамину руку, прижимался к ней щекой, поглядывая на притихший класс.

– Гоша пришел попрощаться. Мы уезжаем. Спасибо вам ребята. Мы будем вас помнить, – обратилась мама Гоши к притихшему классу. Олеся Леонидовна улыбалась растерянно, как будто ее застали врасплох. Ребята молча встали. Застучали крышки парт.

Гоша в последний раз оглянулся на класс и вышел вслед за мамой, прикрыв за собой дверь. Через минуту он вернулся. Быстро пробежал за спиной у удивленной Олеси Леонидовны к шкафу, достал из-под наглядных пособий свой запылившийся кораблик с поломанными парусами и так же быстро выскочил за дверь, аккуратно прикрыв ее за собой. Олеся Леонидовна остановилась на полуслове, провожая мальчика с корабликом удивленным взглядом.

Гоша шел по коридору, держа маму за руку, нес свой кораблик и чувствовал себя самым счастливым человеком на свете: мама рядом – он ее никогда и никуда уже не отпустит. Ни за что! Кораблик они с дедушкой починят, и для них начнется новая, радостная и очень счастливая жизнь.