Надежда Нелидова - Старомодная Натали

Удар кулаком в лицо, вспышка в десять солнц, а розовая кровь солонее морской воды. Пока я, оглушённая, прихожу в себя, меня снова изо всех сил бьют в переносицу. Сколько злобы и гадливости во взгляде. Человек в облипшем белом костюме, в угольно-чёрных сосульках волос, с брезгливым отвращением выдирает из моих судорожных, стиснутых рук пробковый пояс. По шевелению мокрых губ угадываю: «Отдай, сука» .

***

Откуда-то появился муж, держал меня на плаву, потом снова пропал. Нам повезло, неподалёку курсировал спасательный катер. Трясясь на палубе от холода и стресса, лязгая зубами, слизывая кровь, я всматривалась, но не видела мужа среди плавающих ярких предметов, человеческих голов и бьющих по воде рук.

Не досчитались женщины с ребёнком. А вы думали, что в катастрофах сильные мужчины расшаркиваются, мерсикают, пропускают дам и детей вперёд, произнося перед этим длинные речи? Вы явно перекормлены американскими фильмами катастроф.

Мужа вытащили, обступили: вкололи прямо в сердце длинную иглу, завернули в одеяла и унесли на носилках. Окончательно поправился он уже дома. И сразу, без объяснения причин, собрал вещи и ушёл от меня. По слухам, к медсестре, много старше его, которая его выхаживала.

Прошли годы. Я живу одна. Закончила курсы, подруга привлекла меня к проведению психологических тренингов для молодых, из серии «Как стать счастливым» и «7 (10, 12) шагов к успеху». За моей спиной шепчутся: «Это утопленница с яхты. Откачали, но головкой маленько повредилась». Как ни странно, слухи о лёгком душевном расстройстве придали мне флёр таинственности, и наши лекции пользуются успехом.

Я прохаживаюсь по аудитории, наблюдаю в юных глазках мечтательную пустоту. Они оживают только при словах «социальные сети» и «секс». Я люблю этих детей: благодаря им я начала верить в бессмертие.

Тело, плоть – это капсула, кокон, матка, в нутряной темноте и тесноте которой растёт, шевелится, досадливо бьёт ножками человеческая душа. Постепенно оболочка истончается, отмирает гниющей шелухой. Телесная тюрьма сроком в 60, 70, 80 лет – кому сколько отмерено – избавляет своих пленников.

Оковы тяжкие падут,

Темницы рухнут – и свобода

Вас примет радостно у входа…

Нет понятия старость . Человек раскупоривается от жизненной слепоты и глухоты. В первую очередь, срывается с самого страшного крючка – похоти, плотских страстей, в которых пойманной рыбой бился всю жизнь. Полное отторжение оболочки есть абсолютная свобода, которую люди боязливо и слепо называют смертью. И не надо мне тут с понимающей усмешкой цитировать: «Как крепнет нравственность, когда дряхлеет плоть…»

«Старуха, бедная, – думает аудитория, глядя на меня. – Всё-то у неё позади».

«Дурачки, – думаю я с грустным умилением. – Вы даже не понимаете, что ещё и не жили». Так мы жалеем друг друга.

А телевизор я давно не смотрю. Однажды на улице с огромного экрана пивной толстяк качнул кружкой: «Хорошечно!» Я опустила глаза и поспешила мимо.

Анна открыла глаза среди ночи. Бухало сердце, бумкало в висках, не хватало воздуха, простыни сбились в комок от тревожного сна. И, как всегда, первая мысль в ещё не проснувшемся сознании: Олечка. Олечка? С другой стороны, о ком ещё думать, никого у Анны, кроме дочери, нет. Муж? Что муж, похрапывает себе в соседней комнате, чистая душа. И ужасно, поразительно толстая кожа.

«Чего выдумываешь, иди спать». Уснёшь тут, когда Оля в эту самую минуту мучается в дикой, несусветной духоте и жаре, установившейся в последний летний месяц, столь не свойственной их средней полосе?

Распахнула окно, сырая ночная свежесть заполнила комнату. И сразу отпустило, стало легче – телу, а сердце заныло сильнее. В Олечкиной квартире открывай не открывай – полная закупорка, ни намёка на сквознячок, ни малейшего движения воздуха в однушке на последнем пропечённом этаже. Анна и выбирала последний: чтобы никто не ходил у дочки по голове. Сама в своё время настрадалась с верхними соседями-алкоголиками, оглушительно бодрствующими в ночь-полночь. А с четырёх утра (ранние пташки!) начинали топотать, бродить в поисках похмельного, что-то (или кого-то) с грохотом роняя на пол, катались пустые бутылки…

И вот проклятая жара, и Олечкина квартира превратилась в нечто среднее между тропической Африкой, сауной и духовкой. Как они тут строят дома – без спасительных чердаков, крыши плоские, залитые битумом: адской чёрной смолой. На солнце она раскаляется и кипит пузырями, как и полагается в аду. Обитатели верхних квартир заключены в камеры пыток.