Эми Хармон - Такая разная Блу (ЛП)

— Ты, должно быть, Блу Ичхоук? — спросил он приглушенно с выражением недоумения на лице. Мое имя всегда сбивает людей с толку. У меня черные волосы и ярко-голубые глаза. Это странное сочетание отличает меня от индейцев, к которым я принадлежу.

— А вы, должно быть, мистер Уилсон? — парировала я.

В классе послышались смешки, а мой новоиспеченный преподаватель улыбнулся.

— Абсолютно верно, Блу. И как я уже сказал ранее твоим одноклассникам, ты можешь называть меня просто Уилсон. За исключением случаев, когда ты опаздываешь или ведешь себя неуважительно, как сейчас. Тогда я вынужден настаивать на «мистере», — добавил он мягко.

— Что ж, в таком случае, мне стоит всегда называть вас мистер Уилсон, потому что я всегда опаздываю и всегда веду себя по-хамски. — Я широко улыбнулась ему.

Мистер Уилсон пожал плечами.

— Увидим.

Он задержал на мне взгляд на долю секунды. Его серые глаза были немного грустными и делали его похожим на одну из тех собак, что преданно смотрят на тебя влажными глазами. Это снова вызвало во мне смех. Я вздохнула поглубже, чтобы сдержать его. Я знала, что этот предмет мне не понадобится. История была последней в списке моих любимых предметов. А история Европы и того хуже.

— Литература — мой самый любимый предмет, — начал мистер Уилсон, наконец отводя от меня взгляд. Отчего-то он произнес слово «литература» по слогам: ли-те-ра-ту-ра. Я приняла удобное положение и хмуро уставилась на молодого профессора.

— Вы, должно быть, спросите меня, почему в таком случае я преподаю историю?

Не думаю, что кому-то в классе было до этого дело, однако его британский акцент завораживал. Тем временем мистер Уилсон продолжал:

— Но если задуматься, какое сходство есть между литературой и тем предметом, который я преподаю?

— Истории? — подал голос какой-то энтузиаст позади меня.

— Точно! — кивнул мистер Уилсон. — Как и в самых захватывающих литературных произведениях, история рассказывает нам об удивительных событиях и удивительных людях. Еще мальчиком я обнаружил, как тесно связаны между собой эти дисциплины. Сухие исторические факты оживают под влиянием литературы. Она же придает событиям, произошедшим в то или иное время, особое очарование и позволяет почувствовать себя их полноправным участником. Передо мной стоит задача расширить границы вашего восприятия и показать вам, что история — это нечто большее, чем простое перечисление дат. Обещаю не быть занудным, если вы пообещаете не шуметь на моих уроках и внимательно слушать.

— Интересно, а сколько вам лет? — послышался чей-то насмешливый голос.

— Эй, мы же не в книжке о Гарри Поттере, — фыркнул другой парень, сидящий в конце класса. Послышались смешки, а уши мистера Уилсона покраснели. Однако он проигнорировал вопрос и насмешку и стал раздавать ученикам листки бумаги. По классу прокатился всеобщий стон. Листки означали работу.

— Взгляните на эти листы, — попросил профессор, закончив раздачу. Затем он снова прошел в начало класса и прислонился к доске. Какое-то время он стоял молча, выжидая, когда в помещении воцарится тишина.

— Перед вами чистые бланки. На них ничего не написано. На них не стоят ничьи инициалы. Но у каждого из вас наверняка есть своя собственная история. История вашей жизни.

Несколько учеников согласно кивнули. Я же посмотрела на часы: еще полчаса, и я смогу, наконец, избавиться от этих джинсов.

— Итак, у вас есть какая-то история. И я хочу узнать её. Я хочу узнать ВАШУ историю. Я хочу узнать вас. Поэтому в оставшееся время я попрошу вас написать её. Не старайтесь сделать все идеально. Мне не нужны витиеватые предложения и сложные слова. Пишите правдиво. Пишите так, как чувствуете, и только то, что считаете нужным. Я соберу работы в конце урока.

Заскрипели стулья, задвигались молнии на рюкзаках, класс наполнился недовольным бормотанием. Я же склонилась над своим бланком. Нежно погладив белую поверхность, я представляла, как на ней появляются голубые горизонтальные линии, тянущиеся от кончиков моих пальцев. Мне нравилось прикасаться к бумаге, ощущая кожей её невероятную гладкость, и посему я не видела смысла в том, чтобы марать её никому не нужными каракулями. Положив голову на парту, я прислонилась щекой к чистому листу и глубоко вздохнула. Бумага пахла чистотой с тонкой ноткой древесных опилок. Я позволила себе вдоволь насладиться этим ароматом, представляя, что бумага под моей щекой покрыта красивой резьбой и что я любовно поглаживаю её, касаясь каждой выемки и каждого изгиба. Было бы преступлением осквернить ее. Так же, как было бы преступлением испортить прекрасный чистый лист. Подумав так, я выпрямилась и вновь посмотрела на бланк. Мне не хотелось рассказывать свою историю. Хотя Джимми говорил, что если хочешь что-то понять, нужно узнать все об этом предмете. Но в ту минуту он говорил о дроздах…