Александра Нарин - Поцелуй у ног богини

Кто-то, чьё лицо навечно осталось в тени, велел полицейским не покидать участков до поры. Наконец отдали приказ. Но было поздно, народ разбушевался жестоко, сил полиции не хватало, чтобы разнять одичавших от ненависти людей. Несколько полицейских, верных долгу, погибли, других ранило, иные держались в стороне.

Асансол наполнила жажда сокрушать, ввергнуться в тело врага, залить его кровью стены, пить его боль и грызть зубами его страдание.

Телевизор и радио не работали, разладилось сообщение поездов, они перестали заходить в город, как и автобусы. Вечерами мерцало электричество. Билеты Амира и Марии обратно пропали, нужно было ждать, пока начнётся движение и откроется квота для Амира на покупку нового билета. Они оказались заперты в доме, окружены снаружи и изгнаны изнутри. Уличные стычки слышались из окон, до фронта можно было доехать на мотоцикле за семь минут.

В переулке, где жила семья Амира, дома индусов и мусульман прижимались стенами. Так тесно стояли, что можно прорубить ход к соседям, ходить с крыши на крышу. По безгласному договору никто не покидал своих домов.

При встрече наверху не бросали другому упрёка и не отделяли соседа по его вере. Хотя, глядя на полыхающий город, каждый мог воскликнуть: «Вот что натворили ваши!..» Молчали, берегли детей.

Молились много раз в день на коленях в комнатках для пуджи [7] Пуджа – молитва, обращение к богам в индуизме. и намаза. Вслушивались в далёкий стук металла, звон стекла, рёв мотоциклов и редкие выстрелы. Запах жжёных шин и пластмассы повис в воздухе.

Зыбкая стена молитв держала закрытыми подступы в переулок.

Даже в хаосе мои сироты любят создавать распорядок и правила, иначе они становятся тревожными, невесёлыми. Главным правилом в доме было показывать Марии, что ни при каких условиях её не примут в семью, и мысли об этом запретны.

Мария то сидела, то лежала в комнате, как кошка. Дверь не запиралась, но идти было некуда. Амир избегал ходить мимо пристройки. Она открывала и закрывала узкую дверцу на улицу. Там было пусто, ничего, кроме розоватых стен и бордовой лужицы подсыхающей грязи.

Вылетал свет, Мария оставалась в темноте вдыхать запахи влаги, листьев, жареного хлеба. Иногда она думала, что Амир уже оставил её, она выброшена из жизни и находится в могиле. Мария тихонечко плакала, но потом к ней возвращалась радость.

Амир же страстно тосковал по ней, но стыдился родителей. Он, как всегда в сложных случаях, говорил себе, что большие вещи требуют длинного времени.

Раз к Марии зашла младшая девочка, Джасми, стала показывать свои рисунки. Они сели на полу у решётки в улицу, чтоб было посветлей. Для их разговора не было языка. Девочка улыбалась нежно, даже беспомощно, и Мария обняла её. Прижала к себе, скучая по детским объятиям, тёплым ручкам. Ей казалось – косточки Джасми полые, как у многих детей, которых она брала подержать от веселья в поезде и на станциях. Для неё во всех этих тельцах был только воздух, никакой еды и крепости.

Они разглядывали деревья баньяна. Джасми изобразила их многими линиями коричневой краски, не забыла узлы на коре, жёлтых птиц, соцветия сада. У девочки были чуть разные глаза, как у брата, с такой же грустью тяжёлых белков. Мария любила её за это. Она знала, что Амир тоже хорошо рисует. Он рисует природу, реже – город, больше всего – портреты друзей.

Некоторые акварели он возил с собой, вкладывая в тетрадку с лекциями по драме. Мария видела, что они прекрасны своей тонкостью и прозрачностью. Мгновение, остановленное красками, вот-вот исчезнет, как короткое дуновение летнего ветра.

Амир рассказывал, что навык достался им всем от матери. Мария не могла в это поверить. Бесконечно далеки были друг от друга живопись и невозмутимая хозяйка дома, которая целый день шуршит на кухне.

Когда Мумтаз проходила мимо пристройки, заметила дочку, окрикнула её. Джасми вскочила, собрала альбомные листы, виновато улыбнулась и выпрыгнула из комнаты. В глубине дома Мария слышала, как мама говорит много рычащих, кашляющих слов.

Мария держала дверь открытой, чтобы видеть, как домашние ходят по коридору. Но они нарочно не замечали, что в пристройке у них живёт человек.