Екатерина Вайсфельд - Май

Открылась входная дверь, впуская внутрь холодный, свежий воздух приближающейся зимы.

– Мам! – крикнула с порога девушка, бросая дамскую сумку на маленький стульчик, теснившийся у входа.

– Ай?

– Ты чем тут развонялась?

– Да чем… жратвой. Была бы воля – не воняла б. По гулянкам бы ходила, как ты.

– Слушай, хватит, а? – устало буркнула дочь, стягивая чёрные сморщенные сапоги. – С Володькой гуляла.

– Чем занимались?

– Да гуляли, сказала же!

– Ищи себе богатого! Зачем тебе этот подкидыш, а то будешь, как я, в нищете прозябать, да вас, – последнее слово она выделила голосом особенно громко, – отпрысков, тащить на себе.

– Отпрыск у нас тут один, мам.

– Угу, – кивнула та.

– Опять небось двоек нахватал? – спросила сестра, сунув рыжеволосую голову в материну комнату, где на диване с книжкой сидел Май.

– Пятёрки, – тихо, словно бы для себя, произнёс брат, не отрывая глаз от страницы.

В первые годы учёбы никто из семьи даже не интересовался его успехами. А учился он хорошо. Учителя хвалили смышлёного паренька, ставили в пример. Из-за чего мальчишки-одноклассники его невзлюбили. Май был для них выскочка, зубрила – «лохматый придурок», как его обзывали за глаза. Они пока не смели сказать это в лицо, потому что не знали его. Май был от всех закрыт на все замки и засовы, застёгнут на все пуговицы. Но это пока. Пока они не подросли, пока не взыграла кровь, перемешанная с щедрой порцией юношеских гормонов. Пока не воспалились первые прыщи на лице и острые словечки на языке.

И в эти «пока» классный руководитель хвалила Мая за усидчивость, память, внимание к мелочам. Но за его способностями она видела нечто, что её настораживало, временами пугало. С одной стороны, Май казался застенчивым, тихим, спокойным, управляемым учеником. Словно бы ничего не зная о себе, он не гордился успехами, не гонялся за высокими оценками. С другой – в нём жил великий фантазёр, иногда прорывающийся внутренней изнанкой его натуры. Или это было его истинное лицо? И в семь, и в восемь, и в девять лет, и даже в десять. И эти фантазии были для него реальны. Он в них свято верил, он за ними шёл.

– Май, ну сколько раз мне ещё просить тебя пересесть за первую парту? Почему я постоянно вижу тебя на задних рядах? – однажды спросила учительница, щуря свои напряжённые от близорукости глаза.

Мальчик вздрогнул, оглядел класс, ища в лицах ответ на вопрос и поддержку. Все взгляды были устремлены на него. Ему стало не по себе. Он поднялся и тихо произнёс:

– Я там слишком хорошо вижу, и вы очень громко говорите.

Класс засмеялся. Учительница сделала знак рукой соблюдать тишину.

– Это как это «слишком хорошо вижу»? У тебя со зрением, прости… Ты вдалеке лучше видишь, что ли?

– Нет, просто мне так легче не замечать то, что я вижу, если сижу на первой парте.

– И что же ты видишь, поведай нам? – Тонкая, ехидная улыбка проскользнула на натянутом лице классного руководителя. Приготовившись слушать ответ, она присела на своё место и без надобности переложила стопку тетрадей с одного края стола на другой.

– Что вы… сегодня… на завтрак ели, – пролепетал Май, краснея от смущения.

В последнее время он уверовал, что обладает сверхъестественными способностями, что он ясновидящий. Ведь угадывал же, в каком кармане куртки у сестры лежат сигареты, какие продукты мама принесла из магазина… Почти никогда не ошибался, а если и случалось, то это не страшно, всего лишь маленькие огрехи.

Класс снова взорвался смехом. Еле держась на ногах от нахлынувшего волнения, мальчик краем глаза видел, как кто-то тычет в него пальцем, кто-то передразнивает, и лица у всех страшные, с гримасами. Ему снова померещилась маска клоуна, которую он видел в конце лета. Это было ранним вечером, когда Май шёл вместе с мамой по проспекту от булочной к дому. Несмотря на то что этим маршрутом они ходили часто, он всякий раз вертел головой, рассматривая дома, светящиеся окна, случайных прохожих, дребезжащие машины. Навстречу им, теснясь ближе к стенам зданий, показался мужчина. Крепко пьяный, он шёл на внутреннем вещании, пытаясь удержать равновесие на непослушных ногах. Увидев его, мальчик отскочил и вытаращил глаза.

Это было жуткое зрелище: в сгущающемся сумраке мужчина шёл в белой маске. Как у клоуна. Его физиономия была выкрашена белой краской, нос – раздут и вздёрнут, глазницы проваливались пустотой. Казалось, что мужчина улыбается, будто ему весело идти по улице, пугать и дурачить людей.