Ульяна Соболева - Любимая Президента

– Тон смени…насрать ему. Выбирай слова.

Рыкнул и отвернулся снова к окну. Безжалостно раскромсал все мечты о семье, о любви и о детях от нее. Одно только оставил – ее снова рядом. Подумал, разрешил себе и сошел с ума от дикой тоски. Хочет с ней быть. Хочет. Ценой всего, ценой своей гордости. Ценой жизни Людмилы, ценой жизни нерожденного младенца. Закроет глаза на ее подлость и на то, что она…она лишила его сына.

Прикоснулся и чуть не сдох от счастья, смял руками, губами и стонал от удовольствия, от бешеной радости, от схлынувшей неизвестно куда ненависти. И сам себе вторит…Останься со мной. Не бросай. Согласись на мои условия и давай все забудем. Я прощу тебя… я готов все простить. И себя прощу за то, что чуть не стал твоим убийцей.

– Ты вернешься обратно, ко мне, в мой дом и в мою жизнь. Мы сделаем вид, что ничего не было, и я осыплю тебя подарками, верну все деньги на твою карту и…ты больше не будешь вещью…только с одним условием…

И целует ее, как иссохший от жажды, как ослепший безумец.

– Условием?

– Да. Ты избавишься от ребенка, который каким-то идиотским образом появился в твоем животе вопреки всем моим запретам и предупреждениям, и мы продолжим дальше.

И она как омертвела, как будто вся жизнь разом ушла из нее, и все хрупкое тело наполнилось ненавистью. Он ощутил эту ненависть на физическом уровне и сам начал мертветь.

– Я не хочу к тебе обратно, и я никогда не избавлюсь от этого ребенка. Никогда, слышишь? Это мой ребенок. МОЙ. Понятно? Ты не имеешь к нему никакого отношения! Твои дети у тебя с твоей женой…а со мной, с никем у тебя никого нет!

Схватил ее за плечи и придавил к дереву изо всех сил. Чтобы заткнулась. Чтобы не дошли до точки невозврата. И этот страх в ее глазах доводит его до дрожи, до исступления. Даже ненависть не так страшна, как страх.

– Ты сделаешь аборт, и все будет по-прежнему, Марина! Я не буду припоминать тебе твои слова…хочешь быть кем-то – избавимся от недоразумения и пойдем дальше!

– НЕТ! Никогда и ничего не будет по-прежнему! Я проклинаю тот день, когда пришла к тебе, проклинаю свое предложение, проклинаю твои деньги и тебя проклинаю. Я ненавижу тебя так сильно, что порой, мне кажется, я дышу этой ненавистью. И это ты…слышишь, это ты недоразумение в моей жизни! Это от тебя я мечтаю избавиться! Оставь меня в покое! Оставь!

Это были удары ножа прямо в лицо, в сердце, в живот. Она стояла и кромсала его, она наносила ему рану за раной, и он чувствовал, как стоит и истекает кровью.

– Ты не представляешь, до какой степени я тебя ненавижу, как ты мне противен, как я боюсь твоих рук, как я не хочу ни с начала, ни с конца с тобой, и лишь мечтаю, чтобы больше никогда тебя не видеть…

– Думаешь, скажешь мне все это, и я просто так дам тебе уйти? М? Ты, правда, думаешь, что все будет так легко? Свободу нужно заслужить, Марина.

Погладил ее по голове…уже зная, что сделает. Уже понимая, что должен понять. Сегодня. Сейчас. Понять, сможет ли она…понять, насколько между ними все черное и страшное.

– А что ты сделаешь? Застрелишь меня в этот раз? Задушишь? Забьешь?

– Нет, зачем? Это слишком скучно и предсказуемо. Мы это уже проходили.

А потом бесконечно долго падать на колени и смотреть ей в глаза, чувствуя, как торчит под ребром лезвие ножа, и как внутри все корчится и горит от понимания – она его не любит и никогда не полюбит. А он…он не в силах убить ее и того, ради кого она его убивала. Ее ребенка. Его ребенка. Их ребенка. Она выбрала, и Петр выбрал. Выбрал их. Выбрал для них жизнь и свободу, и смерть и вечное заточение для себя.

Он крался, как вор. Как хищный зверь, который старается, чтобы его не заметили и не схватили.

– Рискуешь…на хрена туда едешь? Еще и без охраны? Без сопровождения!

– Надо мне. Дай своих лучших людей. Мне на пару часов.

– Потом приедешь опять черный как смерть.

Райский раздражал своим вечным надзором, своей гребаной заботой. Сейчас ему нужно было одиночество. Нужно было остаться одному наедине со своей тоской, со своими ранами, как внутри, так и снаружи. Вся спина изрыта шрамами от пряжки, а под ребром тоненькая белая полоска…он часто трогает ее пальцами. Чтобы напомнить себе – там никто его не ждет. Там ему желают смерти. Там его адски и смертельно ненавидят.

А ему надо. До дрожи, до ломоты в костях надо к ней. Просто издалека, как животное нюхать ее аромат, прислушиваться к шагам, всматриваться в силуэт.

Прокрался через деревья к тропинке. Еще пару шагов сделает, и она его заметит. Стоит там у воды, и ветер треплет ее длинные волосы, завязанные в скромный хвост на затылке. Ему видно ее профиль, видно пса рядом с ней, видно, как ее пальцы гладят его голову, а второй рукой она бросает уткам кусочки хлеба. А у Петра сердце сжимается и захватывает дух настолько сильно, что кажется, сейчас разорвет грудную клетку. И он завидует этому псу. Он бы мог сдохнуть за то, чтобы ее рука вот так же нежно гладила его волосы. Хотя бы раз. Один гребаный, проклятый раз дотронулась до него без ненависти и презрения. Любя.