Мила Дали - Отец-миллионер под прикрытием

– Очень приятно, – выдавливаю из себя писк.

– Ага. Вас-то как зовут?

– Маша.

Марат вежливо кивает и снова полностью отдает свое внимание сестре. Он меня не вспомнил. Не вспомнил Марию Кошкину, что весь начальный курс сидела на первой парте и только искоса поглядывала на задние ряды. Конкретно – на этого самого плута. Взбалмошного задиру.

– Марат, а ты чего не предупредил о прилете? Разве командировка в Испании уже закончена?

Лиза суетится, достает из тумбочки под раковиной ведро – ни в одну вазу не поместится столь роскошный букет.

– На выходные вернулся. Хотел сделать сюрприз, – отвечает сестре и вновь скользит по мне блестящим пристальным взглядом. – За тортиком сгоняй. Будь так любезна. Я слишком голоден после самолета.

При слове “ голоден” я крепко стискиваю зубы, жмусь к столешнице.

Подруга соглашается, на радостях блаженным вихрем летит в прихожую. Хлопает дверцей.

Мы остаемся с Маратом наедине.

Он гость, но чувствует себя хозяином. Невозмутимо включает чайник. Знает, где стоят кружки. Его мощная, тяжелая энергетика давит. Становится сложно дышать. Господи. Нужно спрятаться, дождаться возвращения Лизки, а после как можно скорее слинять. Еще немного – и сердце точно разорвется от бешеного ритма.

– Извини, сейчас вернусь, – тихо говорю.

Но Райнеру абсолютно плевать на мой лепет. Мужчина вальяжно разваливается на стуле, где сидела я, и перемешивает ложкой сахар. Джинсовку даже не снял.

На слабых ногах шагаю в первое попавшееся на глаза укрытие – совмещенный санузел. Я закрываю дверь и только сейчас могу нормально вдохнуть.

Вообще-то воду фильтровать надо, а не пить из-под крана, но в горле пустыня. Губами льну к серебристому кранику, смачиваю ладошки. Пытаюсь остудить щеки – плохо помогает, и тушь на глазах смазывается. Пялюсь в зеркало. Вздрагиваю, светло-синий кафель, будто размывается, я вижу в отражении Марата.

Райнер просто захотел помыть руки, не спрашивая моего разрешения войти – и на секунду не сомневаюсь в этом. Прикусываю губу, не в силах пошевелиться. Райнеру жарко с дороги, именно поэтому он сейчас в один взмах скидывает джинсовку под ноги. И, черт возьми, это ему не помогает – следом летит рубашка. Только теперь крепко зажмуриваюсь, будто раскаявшаяся рецидивистка, и опускаю голову. Крашеные белые пряди падают на лицо, плечи, глянцевую поверхность раковины.

Я слышу дыхание совсем близко, оно горячей волной проходится по коже, волосам, чуть спутанным ветреной погодой и так и не расчесанным.

– Ты очень красивая женщина…

Господи. Столько лет я мечтала услышать эти слова. Желанные до мурашек. Столько лет я пыталась выкинуть из головы Марата Райнера, навсегда забыть его голос.

И снова этот яд разливается по венам, окутывает тело, вдребезги уничтожает сознание. Черный яд Марата Райнера с каждым вздохом сладостным ароматом пропитывает меня изнутри. Распирает. Заставляет гореть.

Давлю в себе слезы. А за спиной будто расправляются крылья. И не разрушить ту страстную любовь, не превратить в развалины и построить на их месте счастливую новую жизнь.

Мне двадцать восемь лет. И я одинока. Парочку краткосрочных романов даже вспоминать не хочется.

– Марат…

– Тсс… Ничего не говори.

И мое шелковое платье, словно само скользит по коже вверх и собирается на талии. Я оказываюсь в крепком, обжигающем кольце мужских рук, из которого теперь не выбраться. Пропускаю пару ударов сердца. С губ срывается тихий стон.

***

Марат Райнер брезгливо расталкивает наряды на вешалках. Будто не дорогущие костюмы, а тряпье с местной барахолки.

Меньше всего на свете сейчас хочу видеть его. Он говорил, какая Машенька хорошая. Красавица. Задыхаясь в приятных ласках, усыпал комплиментами. Ничего не пропустил, все отметил, каждую часть моего тела.

А потом!

Он говорил, что ему по душе одноразовые авантюры, как ни в чем небывало застегивая ширинку.

Одноразовые.

Я не дождалась подругу и тут же вылетела вон. Схватила пальто и сапожки. Марат Райнер смеялся. Он надменно рассуждал, что ему понравилось. А я натягивала длинные сапоги в подъезде. Обидно до одури.

И этот самый человек – Тhe first love . Проклятье.

Бесшумно идти не получается, сохранять рабочую маску на лице тоже. Невольно напрягаю губы, плохо скрываю стыд. Стыдобище.

– Чем могу помочь?

Хотя бы фраза вылетает на автомате. Годами отточенная.

– Свадьба у меня. Скоро. Приодеться хочу, да что-то у вас стариковские тряпки одни болтаются. Коллекция новая где?