Юлия Еленина - Будет больно

Вадим растягивает губы в улыбке, которая мне совсем не нравится. Господи! Что еще ему взбрело в голову?

Я ожидаю чего угодно… Но… Черт возьми!

Он меня целует. От неожиданности я открываю рот, и Вадим беспрепятственно проникает в него языком. Грубо, с напором, без права на капитуляцию.

Легкая щетина чуть царапает кожу, пальцы теперь давят еще сильнее на лицо, но мне не больно. И будь на месте Вадима кто-то другой, мне бы даже понравился этот поцелуй. Умелый, возбуждающий…

Нет! Впиваюсь ногтями в запястье Вадима, и он отстраняется, оставляя на моих губах послевкусие сигарет и мятной жвачки.

– Какого черта?! – повышаю голос.

– Запишись на завтра к врачу, посев сдашь или еще что, мало ли.

Вот гаденыш!

– Ты… ты… – даже слов не могу подобрать.

– Ага, – улыбается он, легко проводя пальцем от шеи вниз и останавливаясь на груди. – О, кажется, кто-то возбудился. Сама справишься с напряжением или помочь?

– Придурок!

– Стерва!

На этот раз я легко отталкиваю Вадима и хлопаю дверью в свою комнату. Прислоняюсь к ней спиной и дышу часто-часто.

Что сейчас произошло? И почему я это допустила?

Чертов мальчишка переходит все границы. Тоже мне, гуру секса, мать его. Определяет возбуждение, надо же, какие познания в столь юном возрасте.

Сволочь! Ненавижу, ненавижу, ненавижу…

Но снова и снова возвращаюсь мыслями к нему. А воображение упорно подбрасывает картинки, как он сейчас трахает эту девицу.

Глотаю таблетку снотворного, чтобы до утра избавиться от навязчивого дерьма в своей голове.

Просыпаюсь от шума за окном. Машина. Надеюсь, этот несносный мальчишка свалит снова до ночи. Поднимаюсь с кровати и чуть отодвигаю штору. Открыта калитка во двор, ворота закрыты. Видна машина такси, в которую садится протрезвевшая девушка. Вадим как-то холодно с ней прощается. Что, не удовлетворила?

Черт! Мне до этого вообще не должно быть дела. И ехидничать тоже не стоит.

Отхожу от окна, переодеваюсь и иду вниз. Наверное, надо сделать вид, что вчера ничего не произошло? Вот только этот мальчишка меня будет провоцировать и провоцировать, а сдерживаться становится все труднее. И съязвить в ответ что-нибудь ой как хочется.

В кухне пусто, но стоит запах кофе, и дверь на веранду открыта. Темная макушка виднеется над спинкой моего любимого кресла. Он специально его занял? Так, Лиза, спокойно. Я уже начинаю искать в каждом его действии и слове подвох. Скорее всего, Вадим просто не понял, что это мое кресло.

Нам придется как-то общаться и уживаться. Главное, чтобы недолго.

Наливаю себе кофе и тоже выхожу на веранду, приветливо говоря:

– Доброе утро.

Вадим сразу окидывает меня взглядом, к которому мне пора бы начать привыкать, но каждый раз дрожь пробирает, и кивает:

– Доброе.

Ни намека на насмешку – ровный, спокойный голос. И я уже хочу облегченно выдохнуть, как он добавляет:

– Как спалось? Эротические сны не мучили?

Только не вестись на эту провокацию. Улыбаюсь и тоже спокойно отвечаю:

– Мучили. Скучаю по твоему отцу.

– Ага, и поэтому у вас разные комнаты?

– А вот это не твое дело.

– Может, и не мое. Но я обязательно узнаю, что ты скрываешь.

Когда она впервые почувствовала настоящую боль?

Это не разбитые коленки, не прикосновение бормашины к чувствительному зубу, не драка в песочнице – не все то, что кажется детям трагедией, но забывается мгновенно.

Мама всегда называла ее умной девочкой, глядя с нежностью на своего ангелочка. Читала Машенька с трех лет, писала с пяти, считала и все-все-все помнила. Это казалось странным, выдумкой маленькой девочки, которая рассказывала воспитательнице в детском саду, что, когда ей было три года, они с мамой ездили в Москву. В подробностях описывала гостиницу возле ВДНХ, в которой они жили, площадь трех вокзалов, Красную площадь. Повторяла названия станций метро по порядку, запомнила названия улиц.

Феноменальная память – так говорили, но все равно недоверчиво качали головой.

А она помнила. Хотя многое хотела забыть. Особенно тот день.

Как хорошая и примерная девочка, она проснулась с утра, почистила зубы, умылась. Мама еще не вернулась после ночной смены, но осталось недолго, всего-то полчаса.

Раздался звонок в дверь. Мама учила, что открывать никому нельзя, а у нее самой есть ключи. Если вдруг мама их забудет на работе или потеряет, то у них был условный сигнал: три коротких, один длинный. Точно так же звонила и тетя Света, соседка, которая иногда заходила в отсутствие мамы.