Мари Князева - Барышня-певица

– Вот видишь, смог! Ты ведь жив…

Гаяр сокрушённо покачал головой:

– Моё существование в эти три дня нельзя так назвать. Я умираю, задыхаюсь, погибаю от жажды… ты нужна мне, как воздух, Лазиза!

От его близости, от его прикосновений – очень скромных, на первый взгляд, но только не для меня, безопытной девушки – у меня стучало и шумело везде: в груди, в висках, в горле. Мыслить совсем не получалось, и я только пискнула:

– Мне надо подумать!

В этот момент дверь отворилась совсем без стука и вошёл Хасан.

– Лазиза! – сказал он строго, к счастью, заметив молодого человека передо мной на коленях (а то мог бы и настоящим именем назвать!). – Что здесь происходит? Гости скучают! – он подошёл ближе и рассмотрел Гаяра. – Аа! Это ты, щенок! Что я тебе говорил по поводу преследования моего персонала?

Молодой человек поднялся на ноги и смерил моего начальника презрительным взглядом, но потом сделал над собой усилие и процедил сквозь зубы:

– Извините. Я ошибся дверью…

Он стремительно вышел, лишь на пороге обернувшись и бросив на меня свой огненный взгляд, который говорил: "Я жду!"

– Ошибся он! – заворчал Хасан. – Ври больше, зазнавшийся ублюдок! Эти молодые отпрыски из богатых семей думают, что им всё позволено, раз у них есть деньги!

Он повернулся ко мне и по-отечески нежным жестом поправил платок на голове.

– Не испугал он тебя? Не обидел?

Я помотала головой.

– Разве не эти отпрыски и позволяют вам зарабатывать?

Хасан кивнул:

– Но это не значит, что они могут делать всё, что им заблагорассудится! Хватать девушек за руки и требовать от них чего-то…

– Он не требовал, только просил…

– И что же, ты согласилась? – нахмурился начальник. – Смотри, Лайла, это скользкая дорожка! Легко на неё свернуть, да тяжело вернуться обратно…

Его предостережение кольнуло меня в сердце. Он прав, всё это кажется красивым и притягательным на слух, когда тебе говорят, что ты прекрасна, что без тебя невозможно жить… Но чего на самом деле хочет этот молодой человек? Возможно, я интересна ему только как необычный трофей. Он добудет меня в неравной борьбе с моим же благочестием, а потом выбросит за ненадобностью…

– Нет, не согласилась, – ответила я со вздохом. Но и не сказала нет.

Почему мне так сложно ответить ему нет? Потому что я вижу в его глазах искреннее страдание. Может быть, я ошибаюсь, может быть, мы оба ошибаемся, и ему только кажется, что он влюблён, но как бросить человека в страдании? Тем более, такого молодого и красивого человека. Это особенно тяжело.

Я пропела ещё один блок программы, в течение которого старалась не смотреть на третий от сцены столик, но взгляд нет-нет да устремлялся туда, будто бы по собственной воле. Гаяр смотрел на меня, не отрываясь, будто пытался просверлить дырку в моей одежде, и моё сердечко взволнованно подскакивало всякий раз, как наши взгляды встречались. Затем я снова сбежала в подсобку и там, пьянея от собственной смелости, настрочила записку:

"Завтра в 2 пополудни в Центральном парке, лавочка у цветочного фонтана". – И передала её с официантом на столик в углу. Когда Гаяр прочёл мои корявые строчки, его лицо осветила счастливая, почти детская улыбка. Он демонстративно поцеловал клочок бумаги и сунул его во внутренний карман пиджака.

Лайла

Я люблю петь, это моё тайное наслаждение. Честно говоря, я не вижу в нём ничего постыдного, но мама всегда пресекала мои попытки исполнить что-либо на глазах у гостей и любых незнакомых или малознакомых людей, утверждая, что это неподходящее занятие для девушки из приличной семьи. Всё, что мне оставалось – петь для себя и своих многочисленных братьев и сестёр. Даже новой папиной жене поначалу воспрещалось слушать меня, но потом постепенно мы с нею сблизились, и она всегда поддерживала мои порывы спеть и сыграть на удде или гитаре. Я безумно любила такие вечера, когда Ева, отец и другие домашние садились послушать меня – казалось, сама душа моя пела и расширялась и заполняла всю комнату, а может быть, и дом…

Со временем младшая мачеха стала заговаривать со мной о том, не хочу ли я усилить свой талант занятиями с учителем. А я ни о чём так не мечтала и потому однажды сдалась. Дело в том, что уроки эти были тайными, так как я боялась, что узнав про них, матушка разозлится и совсем запретит мне петь, навсегда. Поэтому мы занимались с госпожой Сахим в покоях Евы, втихомолку, выбирая такое время, когда матушка была занята посещением родственников, подруг или иными делами.