Елена Владеева - Властию Его, мне данною…

Вскоре, первый раз в жизни Неля отстояла от начала до конца всю вечерню. Даже плечо замозжило, а ноги так замерзли и онемели, хоть она и переминалась, что пальцы неприятно покалывало. Неужели другим это долгое стояние не в тягость? В церкви были почти одни женщины и полусогнутые старушки с палочками, а из мужчин – двое пожилых и странный парень в черном, косящий под монаха, он поминутно неистово крестился и лез на глаза священнику.

Службу вел тот самый отец Николай, которому Неля должна сегодня исповедаться. Лет пятидесяти с небольшим, высокий, осанистый. Строгие темные глаза, черные волнистые волосы, аккуратно подстриженная борода с проседью. Очень внушительного вида, запросто к такому не подойдешь. Но верилось, что именно он, назидательно глядящий с высоты их тайного знания, скажет те заветные слова, по которым истомилась душа, и разомкнет заржавевшие тиски, в которых стиснута ее воля, вернет покой и уверенность.

В самом конце службы – потому что перед праздником, совершалось елеепомазание. Склонившись над столиком с иконой, Неля неловко ткнулась в нее носом, не достав губами. И очень трогательно было ощущать крестообразное прикосновение ко лбу тонкой кисточки с душистым маслом. Так и шла из церкви, неся на лбу елейную благодать, только у входа в метро с сожалением промокнула сложенным носовым платком. А еще непривычно, что пришлось при этом поцеловать руку священника. Сразу вспомнился разговор с Никитой и его возмущенное: "Да что б я стал руку мужику целовать?!" Но уж если назвалась груздем… Вдруг окажется права хлопотунья Кузьминична? Что-то ведь поддерживает ее в жизни, может быть, именно церковь? Вроде не совсем одна на свете, приглядывают за ней с Небес…

Собственно, из-за Никиты она в церкви и оказалась. Хотя ему, конечно, ни словом не обмолвилась. У него-то все хорошо, он совершенно доволен жизнью, а главное – собой, расчудесным. Программисты везде нарасхват, и приглашенные в разные конторы, свысока поглядывают на убогих канцелярских теток, не способных понять эту немыслимую компьютерную грамоту, что похлеще китайской. Вот такими заезжими принцами, осчастливившими их бухгалтерию установкой новой программы, и был Никита с напарником Денисом, который сходу начал бурно изображать руководителя. Он тут же оккупировал кабинет главбуха и лишь временами совершал набеги в общую залу, внося нервозность и раздражение дам. Можно было с закрытыми глазами определить, что он здесь, по недовольному пчелиному гудению то в одной, то в другой стороне – кому же приятно чувствовать себя непонятливой дурой? Когда за Денисом закрывалась дверь, пролетал тихий вздох облегчения.

Зато Никите все бухгалтерские дамы очень симпатизировали. Не эффектный красавец, но и не простецкой внешности сероглазый блондин, не говорун, а наоборот – интригующе молчаливый, он сразу понравился тактичностью и уважительным терпением к не всегда сообразительным подопечным. В конце концов, даже при развале страны и дефиците хорошее воспитание никто не отменял. А рядом с их троицей из расчетной части Никита просидел гораздо дольше, чем с остальными. Хоть зарплата – не теория относительности, но все же дело заковыристое, со многими нюансами каждой конкретной конторы.

И слово за слово, на другой день он уже шутил, недвусмысленно перехватывая Нелин смущенный взгляд… И конечно, их пальцы случайно встретились на клавиатуре, и между ними пробежала та самая, многократно описанная судьбоносная искра – а как же иначе? На третий день Никита попросил у нее номер телефона, и в ближайшее воскресенье они встретились, погуляли, поговорили о том, о сем…

Нашлось даже что-то общее. Его отец преподавал в Тимирязевке, мама тоже связана с биологией, но в душе – поклонница искусства. С детства брала его с собой на экскурсии по музеям-усадьбам, водила по художественным выставкам, и в этом их мамы оказались похожи. Но уже тогда, в первую встречу, сквозь все очевидные достоинства в нем промелькнуло заметное тщеславие и ребяческая самонадеянность, будто мир крутится для него, избранного. А еще царапнула ласковая снисходительность баловня судьбы к не вполне удачливой Неле.

Конечно, она тоже могла бы обзавестись высшим образованием, в школе всегда училась на "четыре" и "пять". Но посоветовавшись сама с собой, а мама предоставила ей полную свободу выбора, решила, что филология или искусствоведение – слишком туманная лирика. Нельзя пять лет института жить на мамину зарплату и копеечную стипендию, папашины скуповатые алименты скоро закончатся, значит нужно без сантиментов деньги зарабатывать. Учиться на вечернем отделении слишком тяжело, здоровье не железное. А экономический техникум для нее, неожиданного патологического гуманитария в роду технарей, будет не худшим вариантом. Бухгалтерия – она и Африке бухгалтерия.